Эди Слиман в Москве. "Дизайн -- серьезная вещь. Все остальное -- маркетинг"
В Москву приехал французский дизайнер Эди Слиман, который вот уже четвертый год возглавляет мужскую линию в доме Christian Dior. Его считают самым модным из всех ныне живущих дизайнеров и самым цельным персонажем в мире современной моды. С ЭДИ СЛИМАНОМ пообщалась ОЛЬГА Ъ-МИХАЙЛОВСКАЯ.
Очень длинный и очень тонкий, весь словно из острых углов и ломаных линий, Эди Слиман похож на одежду, которую создает. Он возродил культ классического портновского искусства и заставил модников переодеться в узкие приталенные пиджаки, черные фраки и хрустящие белые сорочки, все это в сочетании с очень узкими синими джинсами, байкерской кожей на молниях. В его одежде мужчины всегда выглядят длинноногими и узкоплечими подростками, похожими на вечных рок-мальчиков Дэвида Боуи и Мика Джаггера.
Эди Слиман начинал свою карьеру в доме Yves Saint Laurent в 1997 году. Ушел оттуда в 2000-м, когда во главе дома встал Том Форд. Ушел к главным конкурентам – в корпорацию LVMH, в Christian Dior. Его поступок произвел тогда ошеломляющее впечатление. Сам старик Сен-Лоран пришел на показ первой коллекции Dior Homme и стоя аплодировал Слиману. И в этом была не столько политика, сколько истинное восхищение. Никогда не обучавшийся дизайну Эди Слиман кроме мужской одежды проектирует мебель, недавно создал коллекцию мужских часов и новых ароматов. И если мебель и часы – идеальное отражение его жесткой пуристской идеологии, то ароматы, сладкие и пряные, очень несовременные,– прямая ей противоположность.
– Вас считают дизайнером, совершившим революцию в мужской моде. Вы согласны с этим, и если да, то что это за революция?
– Мне трудно оценивать собственную работу со стороны. Но я думаю, главное, что произошло,– изменение самих понятий, представлений о том, что прежде считалось мужским или, наоборот, немужским. Раньше мужским считалось все то, что говорило о статусе и власти. Для меня этих понятий не существует – во всяком случае, к моде они не имеют отношения. Мода, в том числе и мужская, для меня гедонистское понятие: вещи должны быть красивыми, их должно быть удобно и приятно носить.
– То есть идея комфорта все же существует для вас? Потому что на первый взгляд одежда производит впечатление столь совершенного изящества и элегантности, такой рафинированности, что кажется, будто она далека от таких простых человеческих понятий, как комфорт.
– Комфорт очень часто воспринимается как чисто технический параметр. А это совсем не так, это в первую очередь вопрос кроя. Конечно, намного проще кроить большую объемную одежду, она почти наверняка будет комфортной, в моем же случае все эти удлиненные линии требуют очень точного кроя.
– А традиции этого кроя, то есть классического мужского портновского искусства, во Франции были? Если были, то какие?
– Никаких не было. Не было английской основательности, не было итальянской изысканности, зато всегда была манера носить вещи. Особая французская элегантность. И манера эта менялась от эпохи к эпохе, от декады к декаде. Даже на протяжении ХХ века мужчины по-разному носили костюм в двадцатые годы, в тридцатые, в сороковые.
– Вы не учились дизайну одежды, зато изучали историю искусства. Это сознательный выбор? Вы не считаете необходимым профессиональное обучение в области моды?
– Да. Мне в принципе не нравится сама идея профессионального обучения моде. Она калечит, убивает индивидуальность, стрижет всех под одну гребенку. Зато знание истории искусства помогает видеть перспективу.
– Какой период в истории искусства вы любите больше всего?
– Разумеется, современное искусство. И, как ни странно, XVIII век.
– Кто-то из журналистов назвал вас противоядием от Тома Форда. Это так или нет?
– Во Франции просто никто не видит различия между формой и содержанием, потому нас и противопоставляют друг другу. Ну и на самом деле мы, конечно, очень разные; понимаете, для меня идеи маркетинга вторичны. Для меня важно существо дела, сам дизайн, а маркетинг должен оставаться на предназначенном ему месте.
– Расскажите немного о своей работе с Сен-Лораном. Вам приходилось с ним общаться или он уже находился по ту сторону реальности на тот момент?
– Он еще был в доме, делал кутюрные коллекции. Но его присутствие действительно было почти незаметно. Я со временем понял, что когда он не говорит ничего, значит, ему все нравится. А говорить начинал, лишь когда был чем-то недоволен.
– Существует распространенное мнение, что Эди Слиман делает одежду словно на себя, что и модели на показах, как правило, похожи на вас, и вещи сделаны на мужчин такого же сложения, как вы. Это так?
– Да, я делаю одежду, рассчитанную на определенный тип людей, но не в фигуре дело. Это скорее люди, близкие мне по духу, разделяющие мои убеждения. А так в моих костюмах ходят и весьма крупные мужчины. А модели на подиуме – это просто очень молодые люди, только и всего. На самом деле я ведь многое позаимствовал из военной формы, а военные имели разное телосложение. Но моя идея всегда одна – максимально вытянуть линию. С другой стороны, мне нравится сама мысль о том, что мужчины должны следить за собой и своим телом – не для того чтобы носить мою одежду, а вообще. Это удел не только женщин.
– Ваша одежда и мебель очень чистых жестких линий, а аромат сладкий, пряный, ностальгический. Почему так?
– Да они из восемнадцатого столетия, эти ароматы. Я этого специально добивался. Я считаю, что это самое важное время для Франции. А противоречие с одеждой, устремленной в будущее или существующей очень в настоящем, мне кажется особенно привлекательным. Я люблю такие контрасты, ну и кроме того, Диор весь происходил из этого взаимодействия с XVIII веком. А я все же работаю в его доме.
– Вы как-то сказали, что хотели бы перебраться в Нью-Йорк? Это правда?
– Да, правда. Хотя в последнее время там все как-то поутихло. Но мне кажется, что после того как опять выбрали Буша, молодежь должна активизироваться и все протестные настроения всколыхнут настоящую американскую энергию, в том числе и в искусстве. А пока я почти все время в Лондоне.
– А Париж совсем не любите?
– Люблю, конечно, но это родственная привязанность. А вам ведь неохота к родственникам каждый день в гости ходить, правда?
– Вы однажды сказали, что ваша мечта – заниматься дизайном систем Hi-Fi. Что в них такого для вас привлекательного?
– Да, хочу. И не только этих самых систем, но и всех механизмов, которые нас окружают каждый день. Потому что все, что с этими вещами сейчас происходит,– это какие-то косметические процедуры, не имеющие отношения к настоящему дизайну. Все эти мобильные телефоны, компьютеры, магнитофоны, фотоаппараты так плохо нарисованы. Зато мне все время объясняют, что вот этот новый телефон стал еще легче предыдущего, что он влезет даже во внутренний карман, и тому подобные глупости. Но это же все дешевка. Дорогая вещь должна иметь вес в прямом смысле этого слова, ее нужно чувствовать в руке. Или еще есть такие идиоты, которые говорят: вот это смешно, то забавно. Но дизайн – это очень серьезная вещь. Линии, формы, пропорции, материалы – это очень серьезная штука. Все остальное – маркетинг.
КоммерсантЪ
|