Интервью: Джеффри Гальмонд, владелец 40проц. акций компании "МегаФон"

Этим летом в России объявился новый мультимиллионер. Датчанин Джеффри Гальмонд признался, что контролирует почти 40% акций третьего сотового оператора России — “МегаФона”.

Нельзя сказать, что это признание было добровольным. Версия Гальмонда прозвучала в разгар судебных баталий за блокирующий пакет “МегаФона”, который был куплен “Альфа-групп” в августе прошлого года. Оппоненты ставят утверждения Гальмонда под сомнение, называя его номинальным владельцем, за которым стоят “питерские связисты” и лично министр по информационным технологиям и связи Леонид Рейман.

В беседе с “Ведомостями” Гальмонд изложил свою версию событий. История простого датского адвоката, который занялся бизнесом в России еще в советские времена, дружил с ленинградскими юристами и конфликтовал с питерскими бандитами, читается как авантюрный роман. Некоторые фигуранты этой истории подтверждают рассказ датчанина, некоторые — Рейман, председатель совета директоров “Альфа-групп” Михаил Фридман, бывший владелец LV Finance — не откликнулись на предложение “Ведомостей” подтвердить или опровергнуть его утверждения.

— Чем вы занимались до того, как стали владельцем IPOC? Как оказались в России?

— У меня была частная адвокатская практика в Копенгагене и дочерний офис в Гамбурге. В 1988 г. ко мне обратилась датская строительная компания Kay Wilhelmsen A/S, которая хотела создать СП в Советском Союзе. В конце 1990 — начале 1991 г. это СП было зарегистрировано, и это было самое первое СП, которое было зарегистрировано в Министерстве финансов России. С российской стороны мне тогда помог профессор Валерий Мусин, сейчас он руководит кафедрой гражданского процесса Санкт-петербургского университета. В 1992 г. я открыл офис юридической фирмы в Санкт-Петербурге. [“Он знающий, толковый юрист, мне было очень приятно с ним работать”, — подтвердил Мусин “Ведомостям”.]

Работая со строительной компанией, мы столкнулись с проблемой — из России было невозможно никуда дозвониться. Положим, вам нужно было позвонить в Данию — вы сидели в отеле и ждали по пять-шесть часов, пока вам организуют соединение. И мы решили, что было бы прекрасно создать в России компанию, занимающуюся мобильной связью. Строители привлекли к проекту датскую фирму, которая занималась производством телефонных аппаратов стандарта NMT-450, а я начал переговоры с Ленинградской городской телефонной сетью (ЛГТС).

Переговоры мы вели с Леонидом Рейманом — во всей ЛГТС он единственный говорил по-английски. В результате в Санкт-Петербурге было создано совместное предприятие по производству аппаратов, но, к сожалению, датская компания-партнер обанкротилась. Тем временем я начал помогать ЛГТС решать разные юридические проблемы — а проблем было много. В 1993 г. ЛГТС была приватизирована, и я помогал компании с оформлением бумаг.

Потом я участвовал в создании первой в городе цифровой сети связи — компании “ПетерСтар”. У самой ЛГТС не было возможности привлечь инвестиции в эту компанию, не было валюты, чтобы платить западным кредиторам, аудиторам, юристам. ЛГТС сотрудничала с предпринимателем по имени Энтони Джорджиу, который жил в Лондоне и был большим фантазером. Русских поначалу впечатлил его размах, обещания найти финансирование, привлечь инвесторов и т. д. Но на деле все эти щедрые обещания оказались пшиком. В конце концов Джорджиу вышел из проекта и продал свои 60% акций “ПетерСтара” канадской компании PLD Telecom.

Тогда я сказал, что найду партнеров. Я приобрел 20% акций “ПетерСтара” на компанию Complus Holding и начал переговоры с PLD Telecom. Я договорился с PLD Telecom о том, что “ПетерСтар” выпустит привилегированные акции на сумму порядка 80 млрд руб., которые выкупит PLD Telecom. При этом PLD Telecom внесет в “ПетерСтар” оборудование и получит 60% обыкновенных акций оператора. Оборудование было поставлено, и “ПетерСтар” наконец-то начал развиваться. [Джорджиу трактует события иначе. Он рассказал “Ведомостям”, что еще до появления Гальмонда договорился с рядом американских инвестиционных компаний о привлечении в “ПетерСтар” $8 млн и нашел поставщика оборудования для оператора — британскую компанию GPT. Но Рейман, в то время заместитель гендиректора ЛГТС, настоял на том, чтобы Джорджиу вышел из проекта. — “Ведомости”]

— Вы утверждаете, что вам принадлежит контроль над “Телекоминвестом”, одним из крупнейших в России телекоммуникационным холдингом. А в его создании вы тоже участвовали?

— К 1995 г. топ-менеджеры ЛГТС решили, что хорошо бы привлечь в компанию иностранный инвестиционный банк. Но инвестбанкиры из Salomon Brothers объяснили, что ни один иностранный инвестор не вложит деньги в компанию, которая не может по-настоящему зарабатывать деньги. “У вас доходы в рублях — как же вы будете возвращать долги?” — сказали банкиры и предложили создать самостоятельную компанию, которая занялась бы развитием современной телефонии и в которую можно было бы безбоязненно инвестировать. Вот так и родилась идея “Телекоминвеста”.

Когда “Телекоминвест” был создан, 5% его акций получила принадлежащая мне датская компания Wasa Invest Consulting (позже переименована в Odem AS), а остальные 95% — “Петербургская телефонная сеть” и “Санкт-Петербургский ММТ”. Потом, чтобы избежать двойного налогообложения, мы создали в Люксембурге компанию First National Holding (FNH), которая позднее приобрела у Odem AS долю в “Телекоминвесте”. FNH была создана как “дочка” другой люксембургской компании — Complus Holding, которая одновременно владела пакетом акций в “ПетерСтаре”.

— Долгое время акционером “Телекоминвеста” считался Commerzbank, а не FNH?

— В начале 90-х в Петербурге нередко находили предпринимателей в машинах с пулей в голове. Это было очень опасное время. У меня тоже был конфликт с одной судоходной компанией, и меня тоже пытались “убрать”. И я считал, что лучше не демонстрировать реальных масштабов своего бизнеса. Я поговорил cо своим компаньоном в Гамбурге, школьный товарищ которого работал в Commerzbank, и мы решили передать акции операторов, которыми владели, в этот банк. Мы составили с Commerzbank, Complus и FNH репо-соглашения. Это означало, что я продаю банку акции FNH и Complus, он становится акционером этих компаний, я плачу ему за исполнение всех обязанностей, связанных с участием в компаниях, но, когда я потребую акции обратно, он обязан продать их мне. По этой схеме мы и начали работать. Акционером “Телекоминвеста” был Commerzbank, но в совете директоров холдинга наравне с представителями Commerzbank присутствовали и мои представители, которые контролировали ситуацию. Complus представлял Том Оулсен, мой давний коллега из Дании, а FNH — Петер Шухардт, который и сегодня состоит в совете директоров “МегаФона”. А я был корпоративным юристом “Телекоминвеста”.

— Как получилось, что Леонид Рейман, нынешний министр информационных технологий и связи, стал бенефициаром офшора?

— Рейман никогда не был бенефициаром офшора. Он был выгодополучателем от сделки. В 1997 г. к нам обратилась PLD Telecom и предложила купить контрольный пакет FNH за $150 млн. К тому времени Рейман входил в советы директоров всех операторов, помогал с регистрацией компаний, решал организационные вопросы, находил нужных людей в отрасли, подбирал менеджеров, начинал работать с раннего утра и заканчивал в три ночи. И я решил, что когда выйду из бизнеса, то должен буду каким-то образом выразить свою благодарность за эту помощь. Я думал — если просто заплатить, возникнут налоговые последствия. Если я передам ему акции компании, ему придется объяснять, как он их приобрел, ведь в те времена еще действовало множество валютных и иных ограничений.

Тогда я решил учредить траст — Fiduciary Commercial Trust, в котором я и несколько моих коллег стали протекторами. Мы написали бумагу, где было сказано: если в трасте в результате сделки окажутся средства и они будут распределяться, то их должны получить несколько выгодоприобретателей, в том числе Леонид Рейман. Сам он ничего не подписывал и не организовывал — решение было за мной.

— Траст был создан специально под сделку с PLD Telecom?

— Да. Траст мог получить деньги в том случае, если бы мы завершили сделку с PLD Telecom и продали оставшиеся у нас акции FNH. Именно деньги от продажи этих акций и предполагалось распределять, в том числе в пользу Реймана.

17 августа 1998 г. мы отправились в Нью-Йорк на церемонию подписания соглашения с PLD Telecom. На столе уже лежали все бумаги, составленные юридической компанией Morgan, Lewis & Bockius. Мы прилетаем в Нью-Йорк, на столе шампанское, звучат поздравления — сделка года и все в таком духе. Вдруг открывается дверь, входит один из банкиров и говорит: “Знаете что? Российской экономики больше нет”. Мы говорим — да ладно, бросьте. Нет, отвечает, правда, хотите — спустимся к нам в офис и все узнаете. Вот так сделка и разрушилась. Это было, знаете ли, некоторым разочарованием для нас.

Потом у меня случился конфликт с управляющим директором одной российской судоходной компании, на меня напали три бандита. Все это произошло примерно в одно время, и я решил, что с меня хватит. В ноябре 1998 г. я уехал из России, но в конце января 1999 г. вернулся. В страну тогда никто не верил, из нее ушли все инвестиционные банки, закрыли офисы юридические фирмы. Я попросил Commerzbank помочь нам найти инвестора в российские телекоммуникационные компании. Мы написали инвестиционный меморандум, начали ходить по инвесторам, те по большей части нам отказывали. Первоначально мы собирались привлечь $50 млн на развитие, но в январе 2000 г. ко мне домой на Миллионную улицу пришел представитель шведской Telia Бо Магнуссон, которого я знал по работе в “Северо-Западном GSM”, и сказал, что компания готова инвестировать $80 млн. “Берете или нет?” Я ответил: берем. В то время Telia уже была акционером в “Северо-Западном GSM” и была заинтересована продолжить сотрудничество. Деньги поступили в FNH, которая оплатила свою долю в капитале “Телекоминвеста” и стала его крупнейшим акционером. А Telia получила 29% акций FNH. Позже Telia для консолидации захотела получить прямую долю в “Телекоминвесте” и обменяла свои акции в FNH на акции самого “Телекоминвеста”.

В 1999 г. Рейман сказал, что уходит в правительство. Ему пришлось покинуть советы директоров всех компаний — “ПетерСтара”, “Телекоминвеста” и т. д. Я отправил ему письмо, где сказал — извини, но с трастом придется покончить. Я постараюсь найти деньги сам. Это было в январе 2000 г., как раз перед тем, как мы подписали соглашение с Telia. Рейман согласился, тем более что ему было уже не до того. [Рейман, представителям которого “Ведомости” предложили прокомментировать эти утверждения, не воспользовался этой возможностью.]

— Как появился фонд IPOC, ставший впоследствии акционером “МегаФона”?

— В 2000 г. я много общался с инвестиционными банкирами, в этом мне помогал Commerzbank. И мне посоветовали создать совместный инвестиционный фонд, в котором люди могли бы покупать акции, а деньги шли бы на разные проекты. Для создания такого фонда мне нужен был специалист, и Майкл Норт, в то время вице-президент Commerzbank, посоветовал мне обратиться к Видиа Шарма, бывшему старшему вице-президенту Merrill Lynch.

Поначалу все шло хорошо. Шарма зарегистрировал фонд IPOC International Growth Fund, на 100% подконтрольный IPOC Capital Partners. Уставный капитал IPOC Capital Partners составил $12 000. Мне принадлежало 80% акций IPOC Capital Partners, а Шарма получил 20% — предполагалось, что он приведет в фонд инвесторов. Шарма потратил почти год, пытаясь найти инвесторов, и все безрезультатно. В итоге мне пришлось вкладывать деньги в IPOC International Growth Fund самому. Минимальный размер уставного капитала IPOC International Growth Fund должен был быть не менее 5 млн евро. В декабре 2000 г. я внес $6 млн, и это было первой инвестицией в IPOC International Growth Fund.

[Шарма, к представителю которого “Ведомости” обратились за комментарием, не откликнулся на предложение изложить свою версию событий по телефону.]

— А потом началась эпопея с “МегаФоном”…

— В то время я много обсуждал с Telia перспективы развития “Северо-Западного GSM”. Я решил, что для этой компании было бы неплохо приобрести акции GSM-операторов в регионах и со временем превратиться в игрока национального масштаба. Мы стали думать, можно ли получить лицензию на Москву или купить кого-нибудь из московских операторов. В начале 2001 г. [тогдашний гендиректор ПТС и член совета директоров “Телекоминвеста” и “Северо-Западного GSM”] Сергей Солдатенков сказал мне: похоже, у нас появился шанс попасть в Москву. Там есть компания “Соник Дуо”, которой выдали третью GSM-лицензию и у которой финансовые трудности. Акционером “Соник Дуо” был “ЦТ-Мобайл”, на 49% принадлежавший компании Transcontinental Mobile Investment (TMI) Леонида Рожецкина, одного из основателей компании LV Finance, а 51% акций владел “Центральный телеграф”.

Солдатенков посоветовал мне пообщаться с Рожецкиным. Тот подтвердил, что с финансированием “Соник Дуо” есть проблемы. У “Центрального телеграфа” не было средств, сам Рожецкин тоже не мог вкладывать деньги. Структура собственников была такова, что он не мог обратиться к инвестиционным банкам за финансированием. А у “Соник Дуо” уже были долги перед Ericsson, которые составляли $40 млн. И оплатить эти долги было нечем.

Мы посчитали и решили: чтобы запустить сеть и привлечь кредит в ЕБРР и IFC [Международная финансовая корпорация, входит в группу Всемирного банка], которые обычно инвестируют в инфраструктурные проекты, понадобится $15 млн. Я сказал, что вложу эти деньги, если получу 77,7% акций в TMI. Рожецкин согласился. Я решил, что могу предоставить Рожецкину деньги в кредит. Но тогда возникли бы проблемы с фондом IPOC, ведь он был создан для инвестиций, а предоставление займа — это не инвестиции. Рожецкин обещал посоветоваться со своими партнерами, чтобы найти некий компромисс. К концу марта 2001 г. такой компромисс был найден — это было соглашение опциона. Мы заключаем соглашение, и если я исполняю его и вношу не менее $15 млн на развитие “Соник Дуо”, то получаю 77,7% акций TMI.

В апреле мы подписали в Цюрихе первое опционное соглашение с Рожецкиным и оплатили первые $5 млн, которые стали нашим вкладом в уставный капитал “Соник Дуо”. А затем вместе с TeliaSonera начали работы по слиянию московского оператора “Соник Дуо” с “Северо-Западным GSM”. В августе между акционерами “Соник Дуо” и “Северо-Западного GSM” было подписано соглашение об объединении двух компаний и создании “МегаФона”.

Потом мы оплатили еще $6 млн во исполнение опциона. А с ноября дела перестали ладиться. В Москве для “Соник Дуо” не нашлось частот, и оказалось, что бизнес-план, который разрабатывал Рожецкин, слишком оптимистичен. Планы не выполнялись ни по числу базовых станций, ни по количеству абонентов, ни по финансовым показателям. Член совета директоров “МегаФона” из Telia Анника Кристианссон предложила: раз у “Соник Дуо” так много проблем, может, нам просто обанкротить эту компанию?

Но к тому времени мы уже перечислили “ЦТ-Мобайл” более $15 млн, тем самым выполнив обязательства по первому опциону. И в декабре мы подписали с Рожецкиным второе опционное соглашение, по которому должны были сразу предоставить его компании дополнительные $10 млн на развитие и еще $16 млн — в ближайшие два года, до сентября 2003 г. В результате IPOC должны были достаться оставшиеся 22,3% акций TMI.

В декабре 2002 г., под самое Рождество, мне домой позвонил Рожецкин, который улетал за границу, и просил о немедленной встрече. Мы встретились в аэропорту, и Рожецкин сказал, что считает несправедливым размер суммы, которую получает в результате сделки, поскольку доля, которую получит IPOC в “МегаФоне”, теперь стоит гораздо дороже. Я возразил: мы же заключили сделку, не так ли? На этом разговор и закончился.

С начала 2003 г. я стал напоминать Рожецкину, чтобы он уведомил ЕБРР, с которым мы вели переговоры о кредите, о том, что с сентября от имени “ЦТ-Мобайла” должен выступать не LV Finance, а IPOC. Но Рожецкин медлил. В начале лета 2003 г. я послал ему очередное напоминание по e-mail — и опять никакой реакции. Я подумал: здесь что-то не так. И решил — перечислю всю оставшуюся сумму, $16 млн, прямо сейчас. 28 июля я направил на счет эскроу-агента финальный платеж, но на следующий день эти деньги вернулись. Звоню агенту — и обнаруживаю на его месте совсем другого адвоката, который утверждает, что счет закрыт! Вы что, с ума сошли, говорю — счет невозможно закрыть просто так! А мне отвечают: таково поручение нашего клиента.

Я отправился в Лондон, чтобы посоветоваться с юристами. Тем временем мне позвонили от Рожецкина и сообщили, что он хочет со мной встретиться. 5 августа мы встретились в одном из отелей в Москве, и Рожецкин заявил: “Я выхожу из игры. Я продал LV Finance “Альфе”. — “А как же договор опциона?” — “Что ж, некоторые ситуации приходится разрешать в суде”. — “И с кем мне теперь общаться?” — “С "Альфой", с [Вадимом] Кучариным и [Дмитрием] Возиановым” [Спустя некоторое время Кучарин возглавил “Альфа-Телеком”, а Возианов — “ЦТ-Мобайл”. — “Ведомости”]. Я говорю: продавать акции “МегаФона” конкурентам нельзя, это противоречит соглашению между акционерами. А он смеется. [Представители Леонида Рожецкина не стали комментировать рассказ Гальмонда. — “Ведомости”]

Сначала мы попытались действовать через суд на Багамах, где зарегистрирована TMI, чтобы арестовать ее акции. Но скоро выяснилось, что арестовывать уже нечего — активы переведены. Тогда мы подали иск в Верховный суд на Британских Виргинcких островах и в Арбитражный трибунал при Международной торговой палате в Женеве, затем в Арбитражный трибунал в Цюрихе. О том, что было дальше, подробно писали газеты.

— Почему вы выбрали в качестве места для разрешения судебных споров Швейцарию? Ведь “МегаФон” — российская компания.

— Договоры опционов подчинены английскому праву, и в них местом рассмотрения споров указана Швейцария. Мы могли выбрать и Великобританию, но судебные издержки были бы выше. Что же до России — воздержусь от комментариев. Уж если судиться, то лучше делать это в стране, судебная власть которой имеет давние традиции.

— Поговаривают, что IPOC и “Альфа” ищут способы примирения. Вы действительно ведете какие-то переговоры с “Альфа-групп”?

— В июне этого года мне позвонил [председатель совета директоров “Альфа-групп”] Михаил Фридман и предложил поговорить. Мы встретились в рыбном ресторане “Сирена” неподалеку от моего офиса, и Фридман объяснил, что Рожецкин был недоволен ценой сделки с IPOC, поэтому предложил “Альфе” купить у него акции. “Альфа” согласилась на покупку при условии, что все будет сделано легально. Фридман предложил мне объединить “ВымпелКом” с “МегаФоном” и зарегистрировать в Лондоне совместную холдинговую компанию, нечто вроде Vodafone. Он даже предложил название для компании — “Евразия”. Я на это ответил, что не могу вести переговоры, когда к моему виску приставлено дуло. Верните акции — тогда мы сможем о чем-то говорить.

Позже, когда Арбитражный трибунал в Женеве вынес решение в нашу пользу [суд решил, что LV Finance не имел права продавать 22,3% акций TMI никому, кроме IPOC. — “Ведомости”], Фридман снова вышел на меня. “Вы одержали верх в Женеве, — сказал он. — Так пусть эти акции будут вашими. А остальное — нашим”. Я вновь повторил, что ни о чем не буду договариваться, пока не получу причитающиеся мне акции. В последний раз мы общались с Фридманом этой осенью в Женеве, как раз накануне начала слушаний в Цюрихском трибунале [по первому договору опциона, который касался 77,7% акций TMI].

[Фридман, которому через его представителей было предложено изложить свою версию событий, не стал комментировать утверждения Гальмонда. — “Ведомости”]

— Согласно материалам частичного решения Цюрихского трибунала, судьи усомнились в том, что вы действительно являетесь конечным бенефициаром IPOC. Почему, как вы считаете?

— Мы предоставили трибуналу в Цюрихе подробную информацию о платежах. Кроме того, я предоставил суду на Британских Виргинских островах отчет, подготовленный нашими аудиторами, о том, как совершались платежи. Все сделки наших компаний строго задокументированы. Сейчас мы собираем дополнительные документы, чтобы предоставить их судьям. LV Finance [ответчик по иску IPOC в Цюрихе. — “Ведомости”] придется серьезно потрудиться, чтобы найти конкретные доказательства и объяснить, что же незаконного в нашей деятельности.

— Вы объявили себя владельцем IPOC лишь в мае. Почему бы вам не сделать этого раньше? Тогда, может, многие подозрения и не возникли бы?

— Владельцем IPOC всегда был я. Информация об этом появилась в мае просто потому, что тогда начались судебные слушания в Женеве и судья потребовал сообщить, кто стоит за IPOC. [Представители LV Finance указывают, что по частичному решению Цюрихского арбитражного суда “документы, представленные г-ном Гальмондом, не доказывают заявление, что он является бенефициарным владельцем "Гамма Груп", в состав которой входит IPOC. В частности, декларация, представляющая г-на Гальмонда как бенефициария одной из компаний "Гамма Груп", могла быть сфабрикована (в ней указано название компании, возникшей 8 месяцев спустя)”.]

— Судебные тяжбы вокруг блокпакета “МегаФона” идут уже почти полгода. Вы продолжаете верить, что вам удастся заставить “Альфу” отдать акции вам?

— Ключевой момент для нас — суд на Британских Виргинских островах. В Женеве и Цюрихе мы судимся с LV Finance, а на Британских Виргинских островах — с компаниями самой “Альфы”, которые покупали акции. Суд Британских Виргинских островов должен учесть решения, вынесенные в Женеве и Цюрихе. В Швейцарии мы требуем признать, что IPOC исполнил договоры опционов надлежащим образом, а на Британских Виргинских островах — признать “Альфу” недобросовестным покупателем и вернуть акции IPOC.

— Но ведь для этого придется доказать, что “Альфа” купила акции напрямую у Рожецкина?

— Невозможно провести целый ряд сделок купли-продажи по длинной цепочке фирм с разными владельцами всего за три недели, как это было сделано. И потом, возникает вопрос — откуда у [нынешнего президента LV Finance Леонида] Маевского взялись деньги, чтобы оплатить сделку [покупку LV Finance у Рожецкина. — “Ведомости”]? [Маевский сказал “Ведомостям, что он получил кредит под залог векселей своей компании Palmer Trading.]

— Тот же самый вопрос ваши противники адресуют вам. Откуда у вас появились деньги на оплату опционов?

— Все это описано в аудиторских отчетах, в балансах IPOC, в банковских документах. Доказать легальность наших платежей не проблема, ведь IPOC — публичная компания.

— А ваши противники утверждают, что доходы IPOC получены в результате отмывания средств рядом высокопоставленных российских чиновников…

— Могу заверить вас на 100%, что все наши платежи — абсолютно легальные. Именно это мы и собираемся доказать в ходе продолжающегося судебного разбирательства в Цюрихе.