Постижение виньетки

Тему создания уникальных продуктов на российском рынке многие считают преждевременной - мол, мы еще не наелись технологическим ширпотребом, дай бог освоить производство массового продукта в нужном объеме. Однако конкурировать на поле ширпотреба становится все сложнее - во-первых, потому, что есть Китай, во-вторых, потому, что мало кто из российских производителей в состоянии создать полноценный рыночный бренд. В этом свете проблема создания уникального продукта для нас становится актуальной.

Но создать уникальный продукт очень непросто. Все поиски сегодня ведутся в направлении открытия новых, уникальных рыночных ниш, то есть в пространстве маркетинга. Однако есть и другая сторона этого поиска - ремесло. Уникальным продукт делают творчество и человеческие руки. Но ремесло тоже не возникает ниоткуда - это сложный процесс "переваривания" талантливыми людьми окружающего содержательного богатства.

Вот мы все эти годы думаем: почему у итальянцев столь высока технологическая культура, столь велик дизайнерский потенциал? И понимаем, что человек, выросший в атмосфере Микеланджело и Леонардо да Винчи, не может криво отстрочить сапог или сделать кондовый диван. Почему сейчас, после тотального переноса фабрик в Китай, итальянцы бьют тревогу? Не только потому, что они потеряли работу. Если мир потеряет итальянских ремесленников, он потеряет тот самый дух, атмосферу произведений искусства великих итальянских мастеров.

Очень многие предприниматели и в Италии, и в России, и в Китае говорят об огромной схожести и даже о полном совпадении вкусов и потребительских предпочтений россиян и итальянцев. Значит, что-то мы понимаем одинаково? Значит, дух великих творений близок и нам? Конечно, у нас нет на улицах скульптур Микеланджело, и задача перед нами стоит куда более сложная, чем у итальянских ремесленников: необходимо не только впитывать окружающее содержательное богатство, но и создавать новое. Инструмент создания этого богатства всегда был один - искусство плюс ремесло. Почему Китай в конечном итоге не сможет претендовать на мировое господство в создании потребительских товаров? Потому что там нет этой основы: искусство плюс ремесло. Кстати, наверняка мировая экономика, разобравшись с глобализацией, в поисках новой потребительской волны именно к этой формуле и вернется.

Ничто не мешает нам принять участие в формировании новых ценностей - сегодня в этом смысле все находятся в равных условиях. Но у нас пока никто этого не делает, новых ценностей не создает, даже мало кто задумывается об этом. Очевидно, что из башенок на новостройках и скульптур Церетели новое родиться не сможет.

Первый проект на российском рынке, который претендует на то, чтобы стать неким новым ценностным ориентиром в системе потребительских предпочтений, - это ресторан "Турандот", который скоро откроет в Москве известный столичный ресторатор Андрей Деллос. Проект действительно уникальный, и уже сейчас г-н Деллос ожидает, что вокруг этого ресторана будет много споров и возражений. Впрочем, это типичная судьба для ресторанов г-на Деллоса: вспомним хотя бы неоднозначную реакцию публики на лошадей с курами в "Шинке" или на уникальные интерьеры и библиотеку в кафе "Пушкин".

Андрей Деллос говорит, что с точки зрения бизнеса "Турандот" - полная утопия, окупится он очень не скоро. Главная цель ресторатора - повлиять на вкусы в обществе, начать разговор о новой системе ценностей, ведь существующая за последние десятилетия во всем мире была сильно подпорчена брендами, технологиями и борьбой за сокращение издержек.

- Андрей Константинович, почему вы раньше открывали один-два ресторана в год, а тут работаете над проектом уже больше шести лет? Что же это за проект?

- Мы делаем барочный дворец в самом высоком понимании этого слова. Вообще в этом здании у нас будет три дворца, в каждом из них будет свой ресторан. Первый дворец - китайский, самый экстремальный, барочно-чрезмерный, второй - итальянский, в котором будет воплощена идея барокко в природе, про третий пока не могу говорить. Скоро мы откроем китайский дворец - ресторан "Турандот". Это будет абсолютно авторский, ремесленный продукт.

- Что это означает?

- Это означает, что практически все в этом дворце мы делаем своими руками - изделия из бронзы, из стекла, из металла, из дерева. Под этот проект мы создали свои мастерские, в которых занято несколько сотен человек. Нами создан громадный организм, который может делать уникальные ремесленнические вещи.

- А зачем это все?

- Мне захотелось создать некий рукодельный продукт. Это - реакция на тот предметный мир, который нас окружает: архитектура никакая, продукты никакие, дизайн никакой. Это, если хотите, моя реакция на агрессию серости вокруг нас. Ведь сегодня мы живем в эпоху технологического диктата, читай, борьбой за понижение себестоимости, за дешевизну. И эта борьба носит настолько глобальный характер, что и убивает все "живое" вокруг. Идет массированное производство "мертвечины" в глобальных масштабах.

- Что вы называете "мертвечиной"?

- Представьте себе, известная фирма, позиционирующаяся на рынке как законодатель моды, изготовила некую деревянную плашку темного цвета. Вряд ли эта плашка будет из пластмассы, скорее всего, она будет сделана из ценных пород дерева - ну, берем самый топ: эбеновое дерево. На этой черной плашке внизу металлическими буквами, никак особо не проработанными, просто качественно сделанными, написано: например, GUCCI. Что происходит с этим куском дерева в тот момент, когда на нем появляется эта надпись? Он становится брендом. Он становится модным, потому что он сделан в той стилистике, в данном случае в минимализме, про которую нам рассказали, что она модная. Все прямоугольное, гладенькое. Помимо этого, обозначена ее принадлежность к именитой марке.

Это типичный образец "мертвого" продукта - ни уму ни сердцу. Труда затрачено - ноль. Но при этом он должен стоить как минимум долларов триста, а желательно, чтобы стоил шестьсот.

Зайдя в любой магазин высокой моды или высокого дизайна, вы обязательно наткнетесь вот на такой "шедевр". А чтобы создать "живой" продукт, надо потратить много времени, сил и души человека. Понимаете, есть расчет на логарифмической линейке, а есть любовь до гроба. И только такая любовь позволяет создать уникальный продукт.

- То есть уникальный продукт - это плод любви?

- Уникальный продукт - это "живой" продукт, сделанный руками талантливого человека с любовью. В нашу технологическую эпоху уникальных продуктов практически не создается. Ремесленное искусство сегодня заменили бренды.

С брендами - легко, с ремеслом - тяжело

- А как это произошло?

- Давайте начнем с истории. В основе искусства всегда лежат деньги. Искусство всегда работало на небольшую группу обеспеченных людей. Когда возникала потребность в искусстве и имелись инвестиции, в области искусства происходил взрыв. История искусства является очень ярким тому подтверждением. Вспомним, что некая семья банкиров с неплохим вкусом и любовью к искусству создала когда-то во Флоренции Ренессанс. Благодаря европейской аристократии в искусстве возникали и развивались различные стили и направления - классика, барокко, рококо и другие. В XIX веке к власти пришла буржуазия. Аристократия, которая до этого двигала развитие искусства, например, в той же Франции, была истреблена. Это привело к чудовищному кризису в области искусства. Неоклассицизм и ампир умирают - на их место ничего не приходит. Но потребность новых толстосумов - необычайна, а ничего нового придумать не удается. Делать нечего: берутся все стили, которые существовали доселе - классика, барокко, рококо, ренессанс, - сваливаются в одну стиральную машину, там перевариваются и возникает суррогат - самый уродливый из стилей под названием "Наполеон III". Но нюанс заключался в одном: ноу-хау и любовь к производимым вещам не были еще утеряны. Ни войны, ни революции не смогли стереть это знание. Поэтому в этом стиле, несомненно, не стоящим даже близко к стилям чистым, подлинным стилям XVI-XVIII веков, есть-таки шедевры. Это шедевры ремесленнические, это шедевры созданы умелыми руками и глазами.

А дальше трагедия нарастает. Был последний "взрыв" в искусстве - это авангард, который был порожден не экономической ситуацией - редкий случай, а скорее идеологической. Богатые люди полюбили этот авангард, они захотели его для себя - так возник стиль ардеко.

Почему я называю авангард последним всплеском, последним вздохом? Потому что это последний этап, когда произведения имели глубоко индивидуальный характер, себестоимость этих произведений была очень высокой. Использовались уникальные материалы, уникальные породы дерева, использовался экспериментальный металл, лакированная кожа, производство было очень сложным, это были руки, это было ремесло.

А дальше все кончилось, потому что социальные войны привели к перераспределению денег среди населения, и ничего плохого в этом нет. Но шедевров для такой массы людей никто уже произвести не мог. Из этой ситуации надо было как-то выкручиваться, потому что людям нужно было дать вещи, дать интерьеры, дать живопись, людям надо было дать искусство. Но искусство - явление дорогое, отнимает много времени и требует больших инвестиций. Людям сказали: вся эта работа, нагромождения, виньетки, роспись, проработка вещей - это все буржуазно, это - безвкусица. Давайте любить чистые вещи, давайте любить минимализм.

- Это вы сейчас говорите про Россию или про весь мир?

- Я не думаю, что Россия в данной ситуации отличалась чем-то от другого мира. В первой половине прошлого века Европа была разорена не меньше, чем Россия. Хрущевская оттепель в 60-е годы совпала с полевением Запада, когда там появились первые минималистические вещи, когда умер ардеко. У нас появились пятиэтажки, а во Франции - знаменитые "ашелемы", французские крупноблочные дома, которыми застраивали пригороды, чтобы селить народ. Беда в том, что мы из этого минимализма вылезти не смогли. Мы там и увязли. Потому что произошла социальная революция, произошло мощное перераспределение денег среди людей. Меньшинства, обладавшего колоссальными финансовыми средствами и диктовавшего моду большинству, уже не было.

А тех богатеев, которые остались, заклеймили в буржуазности. Это слово в Европе имеет не менее отрицательный оттенок, чем в свое время у нас. Там стали бояться буржуазности, а значит, всего того, о чем мы говорим. В результате работа рук, ума, глаз, вкуса была подменена брендами. Стало очень легко жить. Я считаю, что это естественный, но кризисный и тупиковый путь развития. И я абсолютно не представляю себе, к чему он нас приведет.

- А в Европе это никого не беспокоит?

- Приведу пример: я помогал одному своему приятелю, французу, строить дом. Работа была долгой, длилась она четыре года, работало пятнадцать ремесленнических фирм - очень высокого класса, которые пока еще остаются во Франции. Десять фирм из них в течение этой стройки разорились. Мадам Ширак паникует по этому поводу и говорит, что главной ее задачей является развитие и поддержание ремесленничества в стране, но от этого ничего не меняется. Надо менять законы, а их никто не хочет менять, боятся. Боятся изменять налоги для фирм, которые занимаются ручной работой. В результате фирмы живут по тем же правилам, по которым живет, например, автоматизированный на 99 процентов завод Renault.

- И в Италии тоже не осталось ремесленнических производств, где бы сохранились уникальные технологии создания продукта?

- Опять приведу пример. Я не буду называть итальянские мебельные фирмы, якобы ремесленнические, от которых вы при первом обращении получаете приглашение с оплатой билета на посещение мастерских. Я туда проездом заехал, мне было интересно: неужели они еще существуют? Хвалятся, кстати, что для английской королевы мебель делают. Тот продукт, который я там увидел, не имел никакого отношения к ручному производству. И потом я узнал, что на самом деле вся эта мебель производится немного дальше на станках с ЧПУ, просто это хорошо спрятано. А здесь они наводят внешний лоск, устраивают театр.

- Зачем же им театр устраивать?

- Да они просто не смогут этот товар продать, если будут его делать на сто процентов руками. Ручной труд сейчас стоит безумных денег! Государство его сделало таковым: ремесленное и индустриальное производство живут по одним и тем же законам. В этом вся причина. На чем паразитируют эти итальянские мебельные фирмы, делая эти свои "произведения искусства" и достаточно успешно их продавая по относительно низкой цене? На том, что культура утеряна не только у тех, у кого руки, но и у тех, кто покупает. Сегодняшние покупатели просто не могут понять разницы между реальным произведением искусства и вот этими подделками.

Производство антидепрессантов

- Так есть ли вообще спрос на ремесло?

- Спрос есть, несомненно. Если бы мы разговаривали до открытия кафе "Пушкин", я был бы гораздо осторожнее с заявлениями. Во время стройки ко мне заходило немало первых идеологических лиц страны - людей из области шоу-бизнеса и арта, которые в достаточной степени влияют на вкусы нашей страны. И эти люди говорили одно: ты что, с ума сошел, зачем ты это все затеял? То, что ты делаешь, наверное, действительно красиво, но кроме меня в этой стране это поймет еще человек пять от силы. Это мне говорили как минимум человек сто, поэтому я знал, что достаточная аудитория все-таки наберется. Но я рассчитывал на большее. Как показала практика, я не ошибся.

- В чем именно вы не ошиблись?

- Разве в "Пушкин" приходят люди, которые изучают виньетки, изучают старинную мебель, лепнину, камень и прочее? Да нет, конечно. Никто ничего особенно не изучает в кафе "Пушкин". Людям там просто хорошо, по крайней мере большинству. Там хорошая атмосфера.

- То есть ремесленнический продукт нужен для создания определенной атмосферы в жизни, настроения?

- У меня есть один приятель, обеспеченный, образованный и интеллигентный человек. Он мне говорит: "Андрюш, я настолько замотанный человек, что мне не до украшения дома. Главное, что меня интересует: чтобы кровать была мягкая, чтобы стол был большой и кресло удобное". На что я ему сказал: "Старик, вот ты переезжаешь из города в город, останавливаешься в хороших отелях. В одном отеле - тебе хорошо, уезжать не хочется. Ты приезжаешь в другой - в нем столько же звездочек, тот же набор услуг, все в порядке, но тебе хочется оттуда сбежать как можно быстрее. Первый отель делал хороший дизайнер, а второй - плохой. Если тебя интересует только удобное кресло и мягкая постель как высшее проявление их эстетики, рано или поздно ты впадешь в депрессию в своем доме. Но самое страшное - ты не будешь иметь ответа, почему это произошло". Когда я нахожусь дома у этого человека, я хочу оттуда сбежать, при том что дом наполнен в общем-то достаточно дорогими вещами. Просто они сделаны без любви.

- Почему нельзя, например, шить костюм с любовью на индустриальном производстве?

- На индустриальном производстве никто не шьет костюм целиком - один шьет рукав, другой - воротник. Как это можно любить, я не знаю. Хорошо, давайте разберем процесс. Да, ремесленническое производство тоже предполагает определенное разделение производства на операции. Просто это разделение не имеет такого установочно-распределительного характера, как на больших производствах. Кстати, подобного рода разделение труда на индустриальном производстве - еще одна причина для депрессии.

- Но ведь в промышленности есть художники, дизайнеры - люди творческие.

- Они, как архитекторы в хрущевскую эпоху, со всех сторон обложены красными флажками. Они не могут решиться ни на что интересное - им надо находиться в створе бренда. За такой короткий промежуток времени и с такой себестоимостью, каковые требуются рынком, родить "живье" невозможно. "Живье" требует обдумывания, времени, живых рук. Оно в конце концов требует любви, творчества, ничем не обложенного.

- По-моему, есть все-таки люди, которые пытаются делать "живье". Вот мы, например, в одном из номеров писали об Анатолии Турове, он тоже делает свой продукт - керамику - с любовью.

- Мне совершенно не хочется вставать в позу гласа, вопиющего в пустыне. Очень многие люди к этому тянутся, просто в итоге все заканчивается, к сожалению, сувенирами. Вот что страшно. А сейчас нас ждет еще одна яма, которую мы расцениваем с нашим технологическим менталитетом как манну небесную. Это, как я их называю, станки с ЧПУ высшего разряда, хотя называются они как-то там иначе. Суть в том, что любой элемент мебели, бронзы или каменная статуя сначала сканируется, а потом из того материала, который необходим, просто делается аналог этой вещи "в ноль". К примеру, вы берете картину Леонардо да Винчи, и этот аппарат сделает вам точно такую же. Не копию художника, не фото, а точно такую же картину. Пусть на новом холсте, пусть новыми красками, но с той же патиной и кракелюрами. Сейчас развитие электронной промышленности идет именно в этом направлении.

- И что тогда будет?

- А тогда вообще все остановится.

Обучение на ощуп

- И вот наперекор законам рынка вы пытаетесь создавать живой, ремесленный продукт. А где вы набрали столько ремесленников для ваших мастерских?

- У нас работают молодые пацаны, дети по сути. В тот момент, когда они начинали работать, у них не было никакой квалификации. Большинство из них учились в художественных училищах, на каком курсе - лучше не говорить. Часть из них защищала диплом нашими работами. Когда девочка-скульптор выставила у себя на дипломе фигурки китайцев, которые будут стоять в "Турандот" на карнизе, вся профессура собралась: а что это? Специалистам по декоративному искусству пришлось вспоминать: что такое шинуазри и каким оно было в XVIII веке, какое было влияние Китая в барокко и в неоклассике. И так далее, и так далее. Девочка защищала диплом на основе того, что она научилась делать здесь.

- Но часть мастеров, наверное, перекочевала из кафе "Пушкин"?

- Это отдельный анекдот. После того как мы закончили кафе "Пушкин", всех наших мастеров, которых мы обучили, у нас "украли", то есть переманили на работу на Рублевку. Дошло до смешного: у всех моих состоятельных друзей строят дома мастера с кафе "Пушкин". Однажды я не выдержал, приехал на один дом и спрашиваю: где та бригада, которая строила кафе "Пушкин"? Все мастера тут же потупились: у нас, мол, не вся бригада, но у нас есть люди, которые работали на кафе "Пушкин". Выходит какой-то заскорузлый пацан. Я его спрашиваю: ты на кафе "Пушкин" работал? Он, помявшись, сознался: "Вы меня взяли на три дня краски мешать, а потом выгнали за пьянство". То есть мои мастера были растиражированы - это гениальный ход. Поэтому сейчас на Рублевке существует энное количество бригад, которые строили кафе "Пушкин". А нам пришлось начинать с абсолютного ноля.

- Вы своих ремесленников сами учите?

- Конечно, сами. Мы с Александром Поповым, моим Ильфом или Петровым, вдвоем всему их и учим.

- И как свой культурный и образовательный багаж вы передаете своим ученикам?

- У меня в обучении два этапа. Первый - это визуальное изучение: долго-долго ходишь по музеям, изучаешь литературу. Второе - тактильное. Дело в том, что объекты, начиная со скульптуры и кончая мебелью, надо щупать. Вот пока ты не перещупал двести комодиков, ты никогда не отличишь подлинное произведение от поддельного. Это дается только на ощуп. Визуальный момент: изучение материалов, крепежа и так далее - это все необходимо, но недостаточно. Я много чего щупал. И вот эти свои тактильные и визуальные ощущения я стараюсь передать своим мастерам. Потому что с ними происходило то же, что происходит со всеми сегодняшними дизайнерами: как только они сталкиваются с любой линией, кроме прямой, они теряются. И вся их работа моментально превращается в шарж. Классический пример такого шаржа по Москве - это башенки на московских новостройках, которыми усеяна вся Москва. Для меня вот это перестроечное псевдобарокко - самое страшное, что можно найти. С одной стороны, это хороший сигнал: захотелось чего-то "краси-ва-ва". А с другой стороны - как его сделать? Для этого же надо садиться, все изучать - это ж сколько времени, сколько лет? На это нет времени - надо на жизнь зарабатывать.

Я могу сказать, что на изучение поздней барочной виньетки мы потратили где-то полтора года. Мы никак не могли понять: по каким законам она строилась. Никто нам не мог этого объяснить, даже французские мастера. Нигде эта виньетка не расписана. Я доставал книги XVIII века, и только они нам помогли - там геометрия ее построения как-то описана. И у нас сразу вдруг наступило понимание. И все, что мы до этого произвели, нарисовали, кстати, немало, пошло под нож.

- Ну, если по полтора года на одну виньетку, то тогда я понимаю, почему вы семь лет строите один ресторан...

- Вот видите (показывает на рисунок), у нас тут ротонда, и по колоннам идет вьюн. Создание этого вьюна на колоннах у нас заблокировало работу бригады на три месяца. Мы его три месяца делали. Когда мы вывели на печать мелким шрифтом все варианты этого вьюна, которые мы сделали, вышла простыня на пять метров. И так все. Например, мы никак не могли создать состав патины, которой мы покрываем свои изделия. Как мы только ее не месили. В конечном итоге этот состав был привезен из Флоренции, где мы с помощью наших друзей-антикваров фактически украли ее рецепт у местных умельцев.

А вообще поиск - это невероятно тяжело, мучительно и невероятно сладостно. Но я не думаю, что на рынке будет стопроцентное понимание того, что мы делаем. Заметьте, я сказал: понимание, а не успех - успех в "Турандот" будет хотя бы из-за кухни.

- Кстати, о кухне. Она тоже там будет ремесленной?

- Безусловно, все взаимосвязано. Кухня там тоже будет невероятно ручной и просто потрясающей. Я могу это сказать впервые в жизни в отношении незавершенного проекта и вообще в отношении кухни в своем ресторане по одной простой причине: мы впервые ее делаем не совсем сами.

- С иностранцами?

- Да, обладающими неким уникальным брендом. Это же азиатский дворец, он хоть и европейский, но он инспирирован азиатской тематикой, значит, и кухня будет азиатская. Шинуазревая кухня будет, как этот дворец, не китайская, а шинуазревая. Теоретически такой кухни не будет нигде в мире. Она делается индивидуально - под этот проект.

Здоровый выпендреж

- Скажите, то, что вы делаете, имеет какое-либо отношение к конкуренции на ресторанном рынке?

- Абсолютно никакого. Конкуренция на ресторанном рынке у нас пока еще очень вялая. И реальной с экономической точки зрения надобности в тех монстрах, которых я собираюсь делать, нет никакой. Я всегда говорил, что кафе "Пушкин" - мой самый невыгодный проект. Но эта фраза всегда вызывает большое удивление, поскольку кафе всегда битком набито. А самый выгодный проект - "Бочка": минимум инвестиций, простая, всегда востребованная еда.

- Тогда зачем вам это все нужно? Зачем так надрываться?

- Раздражение на окружающую нас "мертвечину". Поэтому каждый мой новый проект имеет все более и более экстремальный характер. Все говорят: вот Деллос пытается конкурировать с собственным кафе "Пушкин". Или - вот Деллос выпендривается. Конечно, еще как выпендриваемся! Главное, чтобы это было по-здоровому. Можно сравнить с кухнями: почему я - ярый противник кухни фьюжн? Потому что это выпендреж ради выпендрежа. Это кухня - для тусовок и для тусовщиков. Это люди, которым абсолютно некогда быть гурманами, они не в состоянии вкусить. Главное у них - разговоры, тусовка, которая живет по своим жестким законам бренда, моды, это - армия.

- Вроде бы все рестораторы Москвы работают на эту тусовку. Вы что, не для нее делаете свой новый дворец? Вряд ли он будет по средствам широкому кругу.

- Быстро отвечайте, не задумываясь: где дороже - в "Шинке" или на первом этаже в "Пушкине"? Быстро!

- Одинаково!

- Неправильно. В "Шинке" дороже. А никто никогда этого не поймет. Мы же все живем сигналами. Когда ты заходишь в кафе "Пушкин", поступает моментальный сигнал: здесь дорого. Волшебство кафе "Пушкин" создано не теми людьми, которые там петрюс заказывают. В "Пушкине" атмосфера спроектирована, в частности, за счет привлечения части людей со средним достатком, но живущих реально высокой духовной жизнью, они своим дыханием там все делают. Это же я попытаюсь сделать и в "Турандот". Ресторана для толстосумов не случится. Что же касается цен, то я отвечу: они могли бы быть в два раза больше, и народ бы там был.

- А про деньги, про возврат инвестиций вы вообще думаете?

- Я думаю о деньгах только в одном контексте: чтобы все это закончить. Дотянуть до конца, завершить этот объект, а отобьют его уже мои прапрапраправнуки. Если сейчас все эксперты по строительству и дизайну, оценивая кафе "Пушкин", превышают реальную цифру как минимум в три-четыре раза, то здесь, я вам гарантирую, превышение будет в десять раз.

Наша экономия происходит за счет того, что все это произведено нашими собственными мастерскими, где наши юные создания, мастера, работают за зарплату. Это принципиальная вещь. Если бы мы раздавали заказы ремесленникам на гонорарной основе, мы бы вообще никогда этот объект не закончили.

- Сегодня кафе "Пушкин" включено во многие зарубежные туристические справочники как объект обязательного посещения в Москве наравне с Третьяковской галереей и Кремлем. Вы рассчитываете на то, что "Турандот" тоже станет своего рода достопримечательностью города?

- Мы рассчитываем. И не собираемся этого скрывать. Но это - не самое главное. Я бы хотел, чтобы мой проект оказал какое-то позитивное влияние на вкусы людей. Если он даже несколько изменит лик Рублевки, то это уже хорошо.

Рублевская эстафета

- Рублевка - это некое место, где сконцентрированы финансовые ресурсы? Люди, ими обладающие, могли бы повлиять на развитие искусства и вкусов в стране?

- Рублевка - это очень важная позиция. Ни с какой-то там экономической или политической точки зрения. Там возникла некая среда, где живут законодатели моды, которые влияют на вкус общества. С той массой денег, которой они обладают, можно устроить любую революцию в области искусства.

- Но пока в общей массе, на мой взгляд, все тамошние крепости выглядят ужасно.

- Мои посещения этих крепостей свидетельствуют о том, что развитие там есть. Например, их владельцы стали приглашать иностранных декораторов. Хотя последние вряд ли что могут дать - посмотрите, например, на новое здание английского посольства - это же кошмар. Тем не менее изменения на Рублевке свидетельствует о том, что люди ищут. С приходом иностранных декораторов исчезли стеклянные колонны из "хрусталя" и потолки из волнистого "кнауфа". Вся эта "требуха", пользовавшаяся большой популярностью в 70-х годах в арабских странах и унаследованная нами, начинает исчезать. Значит, развитие Рублевки все-таки идет.

Я рассматриваю устроителей Рублевки как промежуточное звено, как некую эстафету, этап которой, к сожалению, проходит через них. Им тяжелее, чем богатым людям в других странах - это безусловно. Когда человек родился во Франции, он с детства все равно ходит в музеи, он живет в искусстве. Люди, имеющие ферму в районе Луары, все равно на уик-энд съездят посмотреть луарский замок. А как быть нам, у которых ничего кроме Питера не осталось?

Кстати, я недавно услышал, что некий Иван Иванович воспроизвел - один в один - на своем участке в несколько гектар на Рублевке царскосельский дворец. Я считаю, что это уже хорошо. Он же не стеклянные колонны поставил с потолком из "кнауфа", не лондонского дизайнера позвал, который бы ему своих углов настрочил. Он выбрал третий вариант: захотел иметь питерский дворец у себя на дому. Я - за. При всей спорности этой нехитрой мысли.