Интервью: Анатолий Карачинский, президент компании IBS

«Нас это не смущает и не пугает»

«Секрет фирмы»: В конце прошлого года было проведено частное размещение 32% акций IBS, в результате которого акционеры выручили $109 млн. Зачем вам понадобилось продавать акции?
Анатолий Карачинский: На самом деле меня удивляет тот интерес, который вызвало размещение. Ведь это совершенно рядовой для рынка случай. Наши иностранные акционеры, западные фонды, крупнейший из которых AIG Brunswick, еще в 1996–1997 годах инвестировали в нашу компанию. При этом для них был заранее установлен определенный срок жизни, по истечении которого они должны были избавиться от активов, передать вырученные средства своим акционерам и закрыться. Так себя ведут портфельные инвесторы во всем мире. Так произошло и в нашем случае: в 2006 году эти фонды должны закрыться. И на сегодня они уже распродали все свои активы, акции IBS были их последним пакетом.

СФ: Однако, по информации ряда СМИ, в рамках размещения вы лично, а также первый вице-президент группы IBS Сергей Мацоцкий и старший вице-президент Сергей Эскин на троих продали 8% акций.
АК: Это все ерунда. Были проданы только акции, принадлежавшие инвестфондам. Они прекрасно понимали, что частное размещение гораздо выгоднее, чем прямая самостоятельная продажа акций. И если раньше среди наших акционеров было два инвестфонда, то теперь их стало больше.

СФ: Все-таки лучше, наверное, когда акции консолидированы, особенно в условиях такого непрозрачного рынка, как ваш.
АК: Все наши новые акционеры – это крупные и уважаемые компании. Так что нас это не смущает и не пугает. К тому же могу добавить, что с 1997 года, когда к нам пришел AIG, мы старались выстраивать работу в компании так, чтобы механизм принятия решений был прозрачен и понятен нашим инвесторам. Да и вообще – далось вам это размещение! Что в нем такого особенного?

СФ: Ну хотя бы то, что это прецедент для российского ИТ-рынка.
АК: Прецедент только в том, что впервые у нас было проведено частное размещение на сумму свыше $100 млн. Это же самый обычный инструмент, используемый в работе многих западных и российских компаний. Вместо того чтобы ходить и искать по рынку, кому бы лично продать свои акции, куда проще и эффективнее воспользоваться услугами инвестиционных банков. Конечно, компания должна отвечать ряду требований. При этом мы прекрасно знали о намерениях наших теперь уже бывших акционеров и никак не влияли на этот процесс.

СФ: У вас самого не возникало желания перекупить у них акции IBS?
АК: $109 млн – довольно большие для нас деньги. Я, конечно, заинтересован в увеличении своего пакета акций, но ведь нужно соизмерять желания и возможности. К тому же я и мои партнеры и так контролируем 68% акций компании.

СФ: Насколько справедлива оценка инвесторами стоимости IBS в $344 млн, установленная в результате размещения?
АК: На мой взгляд, сумма, за которую были проданы наши акции, выглядит вполне адекватной. IBS – это непубличная компания. Поэтому акции были проданы со скидкой около 20%. Это, если угодно, страховка за риски неликвидности бумаг IBS – в том смысле, что их, возможно, будет сложно перепродать. Но самое главное, что эта цена абсолютно устроила наших бывших акционеров: поверьте, они очень неплохо заработали на инвестициях в нашу компанию. Реальная же рыночная стоимость компании, по оценкам, с которыми согласился рынок, несколько превышает $500 млн – при условии ликвидности акций.

СФ: А почему бы вам не повысить ликвидность своих акций и не выйти на биржу?
АК: Все необходимо делать вовремя. Мы сейчас больше сосредоточены на разработке комплексной стратегии развития. На биржу же целесообразно идти, если налицо позитивная ситуация на рынке, компания хорошо структурирована и имеет неплохие показатели. В этом случае капитализация компании будет стабильно расти. Но к такому состоянию нужно прийти органическим путем – оптимизировать бизнес, снижать издержки. И мы считаем, что нам пока просто рано появляться на фондовом рынке. Для начала нужно реализовать некоторые планы по улучшению компании и повышению эффективности ее бизнеса. Поэтому конкретных сроков выхода на IPO у нас нет, и более того: я считаю неправильным заранее их анонсировать. Ведь мы уже один раз объявляли об IPO, но потом перенесли дату. Это было в 2001 году, когда мы собирались выходить на NASDAQ. Мы полностью подготовились к IPO, но как раз в этот период началось катастрофическое падение акций многих компаний на западных фондовых рынках, и наши консультанты нам отсоветовали размещаться.

И все последние заявления об IPO – признак того, что ситуация начинает меняться. Для российских компаний пришла пора выбирать – принимать правила «взрослой игры» и взрослеть или не принимать и оставаться детьми. Притом что нужно четко осознавать: дети в большей степени существуют в иллюзорном мире.

СФ: К слову, недавнее размещение акций IBS привлекло такое внимание еще и потому, что оно стало первым и единственным на сегодня случаем, когда инвесторы со стороны смогли приобрести акции российской ИТ-компании. В основном, компаниями владеют их основатели, которые не собираются расставаться даже с частью контроля.
АК: Дело в том, что недостаточно внимательное отношение к особенностям функционирования высокотехнологических рынков в современных экономических условиях со стороны правительства вызывает недоверие у владельцев ИТ-бизнеса к тому, что инструменты, эффективно используемые для развития экономики во всем мире, смогут работать у нас в стране. Они действительно не верят в то, что усилия по увеличению прозрачности бизнеса воздадутся им по заслугам в виде ускорения развития компаний и роста их капитализации. Такое недоверие и приводит к печальным последствиям для рынка – он остается очень закрытым и непрозрачным. И тот факт, что мы провели размещение, показывает: эти инструменты можно вполне эффективно использовать в России.

СФ: То есть вы вкладываете некие просветительские мотивы в свою деятельность на рынке?
АК: Да ничего такого мы не вкладываем. Мы этим занимаемся прежде всего для себя. Я уже перестал интересоваться процессом воспитания и просвещения российского ИТ-рынка, поскольку, как оказалось, он плохо воспитуем, во всяком случае, на его нынешней стадии развития. Нынешняя ситуация на нашем рынке мне очень напоминает старую притчу про то, как Бог предложил человеку попросить у него что угодно, но только при условии, что его соседу достанется в два раза больше. И человек подумал и попросил вырвать ему глаз. Так и некоторые российские ИТ-компании сейчас гораздо больше заинтересованы в том, чтобы сделать хуже своим конкурентам, чем лучше себе. И все это можно объяснить характерным детским заболеванием – отставанием в развитии. На нашем рынке еще достаточно игроков, не заинтересованных в том, чтобы он развивался, поскольку его развитие приведет к усилению конкуренции. Но доминирование такого мнения на рынке, безусловно, со временем пройдет. Сейчас же все очень по-детски: пусть мы поссоримся, но я не дам другому свою игрушку, или лучше я разнесу песочницу, зато в ней не будут играть другие дети.

СФ: Честно говоря, не ожидал я услышать такие пессимистические оценки от человека, который считается главным лоббистом российской ИТ-отрасли и, по сути, ее официальным представителем в высших структурах власти.
АК: Я как раз пытаюсь сказать, что ситуация постепенно начинает меняться в лучшую сторону, и в будущее я смотрю очень оптимистично. Именно поэтому и необходимо объяснять властям особенности национального ИТ-рынка. Кстати, недавно на встрече с бизнесменами замглавы администрации президента Вячеслав Сурков высказал очень дельную мысль. Он заявил, что в экономике не бывает все хорошо и сразу. И чтобы стало лучше, нужно заниматься развитием – своего бизнеса, рынка, экономики – хотя бы понемногу, но каждый день. Такая ежедневная работа. Так и в наших отношениях с властью: в госорганах же все не так, как в известных рассказах о Владимире Владимировиче, когда нажимаешь кнопку у андроида – и он выполняет требуемую тебе функцию.

СФ: Стало быть, они все-таки не андроиды?
АК: Далеко не андроиды, а обычные люди со своими достоинствами и недостатками. Поэтому и приходится работать с ними хотя бы понемногу, но каждый день. И развитие рынка в данном случае ни при чем – в большей степени мы делаем это для себя и своего бизнеса. В конце концов у меня есть дети, которые тоже занимаются компьютерами, и я должен позаботиться об их будущем.

СФ: Вы хотите сказать, что многочисленные заявления чиновников о форсировании развития ИТ-отрасли – это пустой звук?
АК: Журналисты на основании этих заявлений постоянно пишут и говорят, что что-то делается. А ведь нужно различать теорию и физический смысл. И этот смысл в том, что пока ровным счетом ничего не происходит. Все усилия президента вылились в то, что был принят закон об особых экономических зонах, который вообще никак не способствует развитию нашего ИТ-рынка. Этот закон, возможно, полезен для целого ряда других отраслей, но явно не для ИТ. Может быть, в процессе реализации этого закона что-то и планируется сделать, но тогда хотелось бы, чтобы об этом сказали вслух.

СФ: Я так понимаю, что и идею специального государственного ИТ-фонда, которую предлагают глава Мининформсвязи Леонид Рейман и Герман Греф, вы тоже считаете иллюзорной?
АК: Вы мне опять говорите о символах, а я вам – о физическом смысле. Он состоит в том, что неважно, как это все будет называться, важно – как это будет использоваться и кто этим будет управлять. Понятно, что в нашу отрасль необходимо направлять инвестиции. Но они должны идти от частных компаний, а государство должно финансировать развитие инфраструктуры. Поэтому если этот фонд будет выделять деньги неким аффилированным компаниям, то рынку от его деятельности не будет ни жарко, ни холодно. Если же он будет инвестировать в инфраструктуру, то я обеими руками за его существование. При этом необходимо сознавать, что ИТ-отрасль в стране невозможно поднять только за счет денег. Если создать благоприятный режим для функционирования ИТ-бизнеса, поверьте, сюда непременно потекут миллиардные инвестиции из всех стран мира. Решающим для ИТ-бизнеса является человеческий фактор – грамотно подобранная команда специалистов.

«Раз вы работаете в США, значит, вы агенты ЦРУ»
СФ: Но вы же не станете отрицать, что в нашей стране для ИТ-компаний не менее решающее значение имеют победы в тендерах, проводимых госорганами? Кстати, говорят, что именно ваша активная общественная деятельность помогает IBS получать госконтракты.
АК: Буду отрицать. Объем российского ИТ-рынка в прошлом году составил примерно $8 млрд. На госзаказы пришлось, наверное, около $500 млн. Да, есть ряд компаний, для бизнеса которых госзаказы чрезвычайно важны. При этом в обороте нашей компании, составившем в прошлом году около $650 млн, на госконтракты приходится не более 3–4%. Так что моя работа с госчиновниками не помогает компании в этом плане, а, похоже, только вредит.

СФ: Вредит? Как, например, весной этого года, когда в ряде изданий появилась информация о том, что на волне «дачного дела» Михаила Касьянова, другом которого вы считаетесь, вас обвинили в уклонении от налогов, неправильном расходовании бюджетных средств и даже шпионаже в пользу США?
АК: К делу Касьянова эти публикации не имеют никакого отношения. В начале 1990-х годов, как известно, всем заправляли бандиты, которые, чуть что им не понравится, открывали пальбу. Это было признаком их крутизны. В современных деловых условиях уже не стреляют, но зато появилась целая плеяда бизнесменов, которые, если их чем-то обидели, тут же с помощью черного пиара поливают грязью. Так и в нашем случае: выполняя какие-то заказы, мы, должно быть, наступили кое-кому на ногу, а в ответ получили эти публикации. Мы прекрасно знаем, кто их инициировал. Но поскольку это была не война, а скорее холостые залпы со стороны определенных конкурентов, мы решили не обращать на них никакого внимания. Эти люди рассчитывали именно на то, что мы отреагируем: раз оправдывается, значит, чувствует вину. Но мы такого удовольствия им не доставили.

А тему шпионажа они использовали, наверное, потому, что IBS сейчас успешнее многих других российских компаний работает на американском и европейском рынках. В Штатах нашим программным продуктам удалось подвинуть на рынке многие индийские разработки, за что, кстати, их производители нас очень не любят. При этом самое смешное – в США считают, что мы находимся под колпаком у ФСБ. В России же включается другой стереотип: раз вы работаете в США и получаете там крупные заказы, значит, вы агенты ЦРУ. Слава богу, что и там и здесь это уходит в прошлое.

СФ: Эта информация как-то ударила по вашей репутации и бизнесу?
АК: Мы знаем, что этими публикациями пытались воспользоваться, чтобы расстроить наши деловые отношения с некоторыми госструктурами и компаниями. Возможно, в связи с этим кто-то из них и решил отказаться от работы с нами. Но дело в том, что в портфолио нашей компании 20 тыс. проектов, реализованных за последние 10 лет. И сейчас каждый день мы одновременно ведем минимум 400 проектов. Безусловно, бывает и так, что с нами расторгают контракт, особо не объясняя причин. Может быть, влияют те публикации, а может быть и нет – нам остается только предполагать. Но в любом случае мы ничего не почувствовали.

СФ: То есть пример Кахи Бендукидзе вас не вдохновляет?
АК: Ни в коем случае. Мне интересен только бизнес. Я это заявлял уже не раз. И все те люди, которые меня знают, отлично понимают, что моего перехода в госорганы никогда не произойдет.

СФ: А зачем тогда вы взвалили на себя такую серьезную лоббистскую нагрузку?
АК: Да нет никакой особой лоббистской нагрузки. К примеру, в РСПП я занимаюсь только реформой образования. Должен же этим кто-то заниматься со стороны бизнеса. В нашей стране еще при советской власти была выстроена уникальная система образования, и ее нельзя потерять, поскольку это будущее нашей страны. И именно бизнес в большей степени является потребителем того продукта, который производит система образования. Поэтому ее нужно реформировать не только согласно видению чиновников, но еще и в соответствии с нуждами бизнесменов.

А отстаивая в свое время идею технопарков, я просто пытался убедить правительство помочь ускорить строительство технопарка в Дубне. Мне даже в голову не могло прийти, сколько откровенного бреда развернется вокруг этой темы. Ведь сейчас очень многие люди говорят о технопарках, даже не понимая, зачем они нужны. Идея же была очень простая: собрать ресурсы в одном месте и ввести там щадящий налоговый режим. Так, на внешнем рынке мы конкурируем с китайцами и индусами. При этом наша налоговая нагрузка превышает 50%, тогда как у индусов она составляет 7%, а у китайцев и вовсе 6%. Как работать в таких условиях – совершенно непонятно.

СФ: В одном из своих интервью вы сказали, что у человека должен быть ген предпринимательства, иначе он просто не сможет заниматься бизнесом. А как можно выявить, есть он в тебе или нет?
АК: Бизнесмен должен постоянно что-то придумывать и быть склонным к риску. Предприниматель – это вообще, на мой взгляд, очень опасная профессия, так как ему приходится рисковать чаще других. Причем, как правило, он рискует не чужим имуществом, а своим собственным. Кроме того, предприниматель обязательно должен быть творчески мыслящей личностью. При этом он может быть плохим менеджером. Так, к примеру, себя я считаю прежде всего предпринимателем и в меньшей степени большим менеджером.

СФ: Не значит ли это, что в скором времени вы откажетесь от оперативного управления своей компанией и уйдете с поста ее президента?
АК: Я уже почти отказался. Я не управляю IBS день за днем и больше занимаюсь стратегией и развитием. И я так полагаю, что в ближайшие три–пять лет уйду и с поста президента.

Станислав Мных
19.01.2006  Секрет фирмы