Как не потерять на инновациях

Cлово «инновации» вошло в моду. Нет отбоя от предложений, как их стимулировать и как к ним принуждать. На каждого участника инновационной деятельности заготовлены и кнут, и пряник. Например, Министерство промышленности и торговли предложило выделить несколько сотен миллионов рублей на поддержку фармацевтических предприятий, взявшихся за производство импортзамещающих лекарств, а министр экономического развития Эльвира Набиуллина пообещала освобождать вообще все предприятия от уплаты налога на имущество за использование энергоэффективного оборудования. Она же требует обязать нефтегазовые компании разрабатывать программы технологического инновационного развития и конкретные планы по разработке технологий. Но все усилия приводят лишь к тому, что крупные компании наперебой соревнуются в отчетах, кто в инновации больше вложил. Председатель правления «Газпрома» даже попросил, чтобы собственные газпромовские инвестиции в НИОКР не забывали складывать с инвестициями его многочисленных «дочек». А руководитель ОАО РЖД считает, что расходы на НИОКР надо складывать с расходами на обучение работников железных дорог, тогда у РЖД за 2009 год получится 7,2 млрд рублей! Это не намного меньше 12 газпромовских миллиардов со всеми «дочками». В общем, чем больше денег вложишь, тем инновационнее внешний вид. Однако одной модой сыт не будешь, и крупные компании намекают, что хорошо бы подправить налогообложение, чтобы тратить деньги на инновации было приятнее. Весь ТЭК устами заместителя председателя правительства Игоря Сечина напрямую просит относить на себестоимость продукции затраты капитального характера, связанные с внедрением и применением технологий и техники по повышению нефтеотдачи пластов. В отчетах о вложенных в инновации миллиардах есть сведения о новых разработках, но ничего нет о новых бизнесах, доходах от продажи новых технологий, новых хорошо оплачиваемых рабочих местах, создаваемых за счет технологических прорывов. На продаже новых технологий у нас пока что зарабатывает американская сервисная компания «Шлюмберже», а российские корпорации в качестве эффекта от инноваций ждут преференций в налогообложении. В ответ на эти ожидания президент страны сурово шутит: «Отсутствие наказания — это и есть преференция».

В любом случае кнутом ли, пряником ли, но в российской сырьевой экономике спрос на такой деликатный продукт, как инновации, есть. Как есть и кое-какое предложение. Причем ни то ни другое уже не устанавливает Госплан, хотя регулирует президентская комиссия по модернизации, на заседаниях которой потенциальные потребители и производители инноваций напрямую общаются с Дмитрием Медведевым. Конечно, красиво отчитаться перед президентом количеством денег, потраченных на инновации, и заодно попросить о преференциях — это давняя традиция. Однако у нее теперь есть и научное название («оптимизация государственной системы управления и планирования в сфере инноваций»), и житейское понимание: каков в стране рынок, таковы и спрос, и предложение, и товар. Кроме того, нужно учитывать, что страна у нас сырьевая, то есть богатая ресурсами, и что это наше конкурентное преимущество. Поэтому локомотивом инновационного развития должны стать сырьевые корпорации. Чем не инновации, если «ЛУКойл» или «Газпром нефть» снизят себестоимость барреля нефти до 1 доллара, а продавать будут за 80? Какая разница, где и на какой стадии делать прибавочную стоимость? Но чтобы добывать баррель за 1 доллар, надо приложить большие умственные усилия.

Неудивительно, что именно крупные корпорации в современной России оказались тем заказчиком и потребителем инноваций, который обладает ресурсами и, самое главное, готов направлять их именно в инновации, хотя бы и под суровые шутки президента. Научные разработки нужны корпорациям, во-первых, для поддержки существующего производства. Например, без геологических исследований невозможно заниматься добычей полезных ископаемых. Во-вторых, ни нефтяники, ни металлурги, ни машиностроители, ни горняки не могут закрывать глаза на необходимость внедрения новой техники, защиту оборудования от коррозии, экологические требования, проектно-изыскательские задачи и многое другое, что требует выполнения НИОКР. В-третьих, любая корпорация стремится к развитию, а значит, заинтересована в НИОКР на перспективу — для создания новых продуктов или новых бизнесов. В-четвертых, интеллектуальная собственность, созданная в результате корпоративных НИОКР, у хорошего хозяина не пропадает, поэтому патентование и коммерциализация разработок (продажа лицензий) также занимают не последнее место в деятельности российских корпораций.

Демотивация заказчиков

Как же существующий инновационный спрос удовлетворяется? Пока судьба этого спроса незавидная. В 2003 году горно-металлургическая компания «Норильский никель» по своим конъюнктурно-рыночным соображениям решила реализовать так называемый водородный проект. Было заключено соглашение о сотрудничестве с Российской академией наук, подписана комплексная программа по исследованиям в области водородной энергетики и топливных элементов, учреждена Национальная инновационная компания «Новые энергетические проекты» (НИК НЭП), которая совместно с институтами РАН начала создавать коммерческий продукт — водородные электрохимические генераторы. «Норильский никель» не только оплачивал сами разработки, но и закупил для институтов-исполнителей новейшее аналитическое и технологическое оборудование. Однако результатом этих усилий стали лишь потраченные компанией несколько десятков миллионов долларов США и многочисленные объемные отчеты. Пытаясь довести начатые НИОКР до логического конца и воплотить разрозненные бумажные результаты в конкретную продукцию, в 2006 году НИК НЭП и инвестор приняли решение создать инжиниринговый центр водородной энергетики. Но к 2009 году «Норильский никель» окончательно убедился в неспособности существующей научной структуры разрабатывать рыночно ориентированные технологии при соблюдении экономически обоснованных условий и отказался продолжать финансирование. Проект был закрыт.

Это было первое серьезное соглашение между РАН и крупной бизнес-структурой. Учитывая риск инвестиций в инновационные проекты, трудно винить ученых в том, что «водородный проект» за пять лет не принес ожидаемых результатов. Однако нельзя не обратить внимания и на то, что РАН, зная о сложнейшем комплексе нерешенных проблем производства, транспортировки и хранения водорода, проявила конформизм и легко пошла на подписание соглашений. Заметим, когда появляется громкий проект, будь то водородная энергетика или озоновые дыры, РАН берет под козырек, не задумываясь ни об имиджевых последствиях, ни о своей главнейшей функции — самого авторитетного в стране научного эксперта.

В начале этого года компания «Роснефть» подписала соглашение с президиумом Академии наук. Как говорится в пресс-релизе, «бизнес ждет очень многого от наших ученых, которым теперь предстоит доказать состоятельность их разработок, тем более что компания “Роснефть” готова хорошо платить за современные отечественные технологии». Около 30 проектов предложили академические институты, и «Роснефть» искренне готова покупать их продукцию, если она будет современной и конкурентоспособной. Нефтяная компания ждет от РАН прорывных технологий в обеспечении энерго— и ресурсосбережения, экологической безопасности, снижения производственных затрат. Но при этом подчеркивает, что «соглашение значительно усиливает стратегическое значение научно-технического потенциала РАН в развитии национальной инновационной системы». Хочется надеяться, что прорывные технологии Академии наук станут реальностью, а заботы об «усилении» останутся на совести пиар-отделов.

Лучше обстоят дела у крупного бизнеса, когда он идет по пути создания корпоративных ниокровских центров и работы с отраслевыми институтами. В нефтехимической компании «Сибур» в последнее время предприняты значительные усилия и по внедрению корпоративной системы управления инновациями, и по формированию на базе томского научного центра НИОСТ полноценного инжинирингового подразделения для создания инновационной продукции. «Газпром» тоже стремится к созданию развитой системы управления как корпоративной наукой, так и внедрением инновационных достижений. Особое место в этой системе занимает ООО «Газпром ВНИИГАЗ», институт с сильной научной и опытно-экспериментальной базой. Собственно в инжиниринг пошли многие компании ТЭКа. Например, интересно идет процесс создания «ЛУКойл-Инжиниринга». Но пока таких удачных примеров немного и они не дают «системного» эффекта. Корпоративные инновационные системы, как правило, так же несовершенны, как и система национальная.

Равнодушие создателей знаний

В СССР инновации производились и потреблялись субъектами самого государства. Поэтому их производство укладывалось в довольно простую схему. Новые знания генерировались в основном в академических институтах, откуда как из мощной водонапорной башни «канализировались» в институты отраслевые (ведомственные), превращавшие их в нужный стране интеллектуальный продукт. Отраслевые министерства ведали и инновационными запросами предприятий, и инновационными предложениями НИИ и КБ.

Сегодня от той системы сохранились лишь некоторые элементы: РАН, система отраслевых НИИ и всемирно известные вузы. Все они сильно зависимы от государства и слабо связаны с промышленностью. В отраслевой науке уцелели те организации, которые либо смогли сократиться до минимальных размеров и прожить за счет аренды и прочего непрофильного использования активов, либо встроились в рынок без посторонней помощи, либо вошли в состав крупных компаний, образовав там «центры затрат». Вряд ли кто-то станет отрицать, что в новых условиях российской экономики для эффективной работы научных сил необходимо их новое институциональное устройство — более сложное, чем оставшееся с советских времен.

Новое государство российское осознало свою заинтересованность в инновациях после многолетнего перерыва — серьезные деньги в национальную инновационную систему оно стало инвестировать лишь в последние пять лет. Через федеральные целевые программы стали финансироваться конкретные прикладные работы. К сожалению, в отсутствие четкой научно-технической политики и специалистов, способных прогнозировать эффективность направляемых в науку ресурсов, финансирование идет при активном лоббировании снизу, и интересы лоббистов не всегда совпадают с государственными. В результате — строительство без полного комплекта проектно-сметной документации и приобретение оборудования, которое невозможно толком ни установить, ни обслужить, ни использовать.

Сегодня в ведении федеральных агентств и министерств сотни научных организаций, потребляющих львиную часть расходов государства на НИОКР, слабо ориентированных на рынок и создание коммерчески востребованных технологий. Их научные достижения остаются «лежать на полках», а частный бизнес находит себе более эффективные проекты за границей, поскольку для бизнеса прибыль и срок окупаемости все же важнее «поддержки отечественного производителя» технических инноваций. Как правило, бизнес предпочитает комплексные покупки технологии и зарубежного оборудования, уровень которых выше отечественного, но не самый передовой. Ведь передовое далеко не всегда продается, да и надежнее покупать уже опробованное.

Сталкиваясь со слабой заинтересованностью РАН и государственных НИИ в связях с реальным производством, крупные структуры пытаются развивать свою корпоративную науку. Они создают как целевые бюджеты под текущие и стратегические планы своей производственно-экономической деятельности, так и свободно управляемые венчурные фонды, специализирующиеся на тех или иных приоритетах инвестирования. Начало корпоративной науке было положено в основном за счет приватизации профильных отраслевых НИИ и КБ. Тогда в состав крупных компаний вошли институты, которые, по сути, стали выполнять функции внутрикорпоративного аутсорсинга по большинству направлений деятельности. Стараясь адаптироваться к условиям глобальной конкуренции, большинство корпораций реформирует свой научный сектор. Но существуют и адепты советского наследия, продолжающие пользоваться монопольными позициями на рынке, в том числе на рынке госзаказов, и не заинтересованные ни в реформировании, ни в поддержании на плаву своих НИИ и КБ. Зачастую экономическая конъюнктура позволяет бизнесу вести или заказывать НИОКР, не особенно соотнося их с затратностью или текущими запросами рынка. Поэтому в структуре корпоративной науки обычно нет четкого разделения на науку и проектирование, нет и разделения НИОКР по бизнес-направлениям. Мало внимания уделяется контрактным отношениям, нередко служба заказчика НИОКР или слабо развита, или вообще отсутствует. Многие научные центры удалены от предприятий, пользующихся их результатами. Если свое производство корпорации могут распределять по разным регионам и даже странам и континентам, то географически распределить корпоративную науку гораздо сложнее. Чем выше уровень знаний и компетенций, необходимых для выполнения работ, тем сложнее разбить эти работы на отдельные этапы. Для науки целесообразнее не разделение, а объединение и достижение оптимального результата за счет синергизма знаний и усилий.

Бизнес, не имеющий своих институтов, в принципе может заказывать нужные ему разработки в государственных НИИ или в сторонних компаниях, заинтересованных в коммерциализации своей корпоративной науки. Но для этого корпоративные научно-исследовательские и проектные организации не должны замыкаться на выполнении заказов только своих материнских компаний. Они могут и должны выполнять работы по заказам «со стороны».

Нужны инжиниринговые центры

Учитывая умение российского государства деньги тратить, в том числе на получение новых знаний, но не зарабатывать на полученных знаниях, важнейшей задачей следует считать перенос акцента со стимулирования предложения (бюджетное финансирование НИОКР в научных организациях) на стимулирование спроса на исследования и разработки. Стоило бы не просто шире финансировать прикладную науку, но обратить внимание на укрепление ее связи с бизнесом. Создаваемые при участии государства научные центры не должны ставить своей целью коммерческий результат от аренды и прочей непрофильной деятельности. На эти построенные для науки площади можно было бы приглашать как крупный бизнес, так и инициативные малые компании. Причем приглашать на самых льготных основаниях, не пытаясь строить из этой инфраструктуры доходный бизнес. Свой бизнес должны строить инновационные компании и крупные корпорации, задешево арендующие площади и оборудование, а не государство как владелец или совладелец этой инфраструктуры. При строительстве объектов научной инфраструктуры важно избегать гигантомании, оптимальными можно считать площади 10–25 тыс. квадратных метров. Всегда лучше иметь сеть, чем один большой научно-технический центр, при этом можно создать общесетевые универсальные правила, позволяющие легко интегрировать результаты, полученные в разных центрах, причем не дублирующих, а функционально дополняющих друг друга. Три-четыре компании, вложившиеся вместе с государством в создание научного центра и принявшие на себя сопутствующие риски, будут вынуждены поддерживать его загрузку, поэтому и малый бизнес, и стартапы найдут в нем место без специального вмешательства государства.

При планировании федеральных целевых программ важно включать в них обязательное построение институциональных звеньев и цепочек. Российская прикладная наука должна быть встроена в российскую экономику столь же плотно, как американская — в американскую экономику.

Особое значение для бизнеса и экономики страны в целом имеет отношение государства к системе образования. Можно только приветствовать попытки Минобрнауки стимулировать и вузы, и заказчиков вузовских исследовательских разработок. Однако министерство сталкивается все с теми же трудностями: нет ясных правил оценки «инновационности» разработок. Объемы финансирования, число привлеченных к исследованиям студентов и преподавателей, даже количество подготовленных научных статей и диссертаций — все это нельзя назвать объективными оценками. Нужны авторитетные эксперты, но при решении вопросов государственного софинансирования в отсутствие ясных правил экспертный корпус либо объективно сопротивляется участию в министерских задумках, либо выдвигает из своих рядов лоббистов.

На заседаниях президентской комиссии говорилось о том, что «без налаживания четкой координации научно-технической деятельности в отрасли и создания инжиниринговых центров, обеспечивающих трансферт передовых технологий и реализацию отраслевых инвестиционных проектов, эту задачу (системного управления инновациями. — “Эксперт”) тяжело решить». Инициатива комиссии по модернизации по созданию отечественных инжиниринговых компаний, прежде всего в ТЭКе, совсем не лишняя. Специализированные отраслевые инжиниринговые центры должны стать элементами инновационной инфраструктуры, расширяя свои компетенции и за пределы ТЭКа. Только инжиниринг способен превратить науку из «центра затрат» государства или производственной компании в производительный сектор экономики. Технико-экономическая экспертиза научных идей и изобретений, выполнение проектно-изыскательских работ, техническое проектирование, управление проектами по внедрению и запуску в эксплуатацию, доведение новой технологии до «товарного вида» — это функции инжиниринговых центров, которые не могут выполняться непрофессионалами. Еще более важно создать их правильно: сосредоточить под управлением лидеров соответствующих отраслей и не забыть о солидной научно-прикладной составляющей этих центров.

При этом нельзя забывать, что современный инжиниринг — это не просто инженеры в нашем классическом понимании. Чтобы не отстать от мировых тенденций, нашим вузам нужно срочно вводить специальные программы, такие как, например, практикуемый в западных университетах курс Production Systems Engineering («Инжиниринг производственных систем»). Профессионал в области инжиниринга должен владеть всеми системами управления современного предприятия в их взаимосвязи с техническими и технологическими аспектами производства и проектирования.

Дмитрий Ливанов, ректор Национального исследовательского технологического университета МИСиС, доктор физико-математических наук.
Михаил Рогачев, исполнительный директор группы «Онэксим», кандидат технических наук.

Журнал "Эксперт"