У меня просто страха нет

Почему бизнесмен Николай Максимов пошел на конфликт с одним из самых влиятельных и богатых людей России, не стал скрываться за границей и дал себя задержать органам следствия

Десятого февраля в Москве, сразу же после проведенной пресс-конференции, судебные приставы задержали и препроводили на допрос в Екатеринбург бывшего владельца «Макси-групп» мультимиллионера Николая Максимова. Задержание произошло в рамках уголовного дела, возбужденного прокуратурой по факту превышения должностных полномочий и вывода средств из компании «Макси-групп». Сейчас ни для кого не секрет, что это уголовное дело прямо связано с корпоративным противостоянием г-на Максимова и Новолипецкого меткомбината (НЛМК) и его владельца Владимира Лисина.

Напомним суть конфликта. «Макси-групп» была относительно небольшим металлургическим холдингом, в который входило несколько заводиков и сеть региональных предприятий по заготовке лома. В начале 2000-х ее владелец Николай Максимов начал пропагандировать строительство в чистом поле электрометаллургических мини-заводов, основанных на переплаве лома. Эта весьма современная идея активно развивается на Западе, ее ценность в том, что возводится производство возле мест сосредоточения рыночного спроса — быстро и дешево. В каком-то смысле для российских потребителей стали это было снятием зависимости от крупных и неповоротливых советских гигантов вроде Магнитки или «Северстали». Идею активно поддержали в сталедефицитных регионах. Компания заявила больше дюжины таких проектов, приступив к реализации трех (два из них были основаны на полной реконструкции старых активов, один проект в чистом поле). Однако инвестиции осуществлялись исключительно за счет заемных средств, объем долгов «Макси-групп» к 2007 году достиг почти двух миллиардов долларов.

Владелец компании решил, что дальнейшая экспансия в регионы и завершение начатых проектов невозможны без привлечения стратегического инвестора. Таким спасительным инвестором для компании стал НЛМК. Одной из крупнейших и самой прибыльной сталелитейной компании России позарез требовались идеи расширения производства, выхода в смежные сектора рынка (особенно в сегмент строительного, длинного проката, традиционно НЛМК специализировался на выпуске листового, плоского проката). «Макси-групп» для этой цели подходила как нельзя лучше. Поскольку Максимов не хотел уходить из бизнеса и желал дальнейшего развития компании, была выбрана нестандартная схема поглощения «Макси-групп» со стороны НЛМК. А именно: НЛМК выкупил контрольный пакет акций холдинга (50% плюс одна акция) и взял на себя обязательства решить его долговую проблему. В то же время продавец, Николай Максимов, обязался проинвестировать все полученные от продажи акций деньги в развитие ранее начатых проектов. В декабре 2007 года участники сделки ударили по рукам.

Однако уже через два месяца между партнерами пробежала черная кошка. Причины недопонимания стороны видят по-разному. По версии НЛМК, в ходе аудита была обнаружена финансовая дыра в размере 200 млн долларов, которую Николай Максимов по договору был обязан закрыть. По версии Максимова, примерно 300 млн долларов, полученные им от продажи акций своей компании, были предоставлены компании на развитие, но начали списываться на погашение долгов, что противоречило договоренностям.

Далее конфликт развивался по нарастающей. Максимов свои деньги с баланса компании вывел. НЛМК подал иски в суд, инициировал в прокуратуре несколько уголовных дел и чуть позднее перевел заводы с баланса «Макси-групп» на баланс НЛМК, что, в свою очередь, вызвало череду исков к НЛМК уже со стороны Максимова.

Для сторонних наблюдателей конфликт выглядит весьма запутанным. Ясно только одно: у «Макси-групп» были долговые проблемы, спасителем компании стал НЛМК. Детали всего остального теряются в толще бухгалтерской и юридической документации, противоречивых толкованиях цифр и фактов. «Эксперт» в своих публикациях отразил как позицию НЛМК , так и позицию Николая Максимова. В то же время ключевые фигуранты, Николай Максимов и Владимир Лисин, предпочитали отмалчиваться.

Период молчания закончился 8 февраля, когда Николай Максимов прибыл из-за границы в Москву, чтобы снять с себя претензии, будто бы он там скрывается от следствия. Мы встретились с ним за два дня до задержания, посчитав уместным выяснить его собственное мнение по поводу далеко зашедшего конфликта. Поношенные брюки и свитер непритязательного вида показали, что человек уже был готов и к задержанию, и к возможному аресту.

Дело принципа

— Вы связались с НЛМК. А почему не продали «Макси-групп», сейчас бы проблем не имели…

— В 2007 году у нас было сложное положение: несколько проектов, два миллиарда долларов долга. Какие были варианты? Можно было продать компанию по частям. Мордашов, например, упрашивал меня продать Калужский электрометаллургический завод. Но мне было интереснее сохранить бизнес целиком. Я решил развиваться и пригласить инвестора. Конечно же, рассматривался вариант полной продажи. Я побоялся на это пойти, потому что не был уверен, что после решения долговых проблем «Макси-групп» Лисин возьмет меня обратно в капитал. Я не предвидел кризиса, мне казалось, что через год-два все проблемы утрясутся: в Березовске должна была запуститься новая печь, в Ревде новый трубный стан и так далее. Мы должны были достичь выплавки шести миллионов тонн стали, что решило бы все наши финансовые проблемы. Поэтому я выбрал вариант не продажи бизнеса полностью, а соинвестирования. Лисин разбирается с долгом компании, полученные от него деньги за оплату 50 процентов акций я реинвестирую в развитие.

— И как же вы тогда разошлись со своим соинвестором-спасителем?

— Большие надежды мы возлагали на трубный стан на Ревдинском заводе (Нижне-Сергинский метизно-металлурический завод. — «Эксперт»). Знаете, с ним ведь проблема была. Его строительство оказалось очень сложно прокредитовать. Например, в уральском филиале Сбербанка мне прямо сказали — иди договаривайся с Пумпянским (владелец Трубной металлургической компании. — «Эксперт»). А Пумпянский очень боялся, что мы запустим этот трубный стан, потому как весь российский рынок насосно-компрессной трубы был бы наш, — стан-то у нас современнейший, с минимальной себестоимостью производства. Он мне предложил его продать, но я решил, что я его сам запущу. На него и должны были пойти деньги, которые я получил от Лисина. И вдруг они стали списываться по банковским долгам. Я просигнализировал об этом НЛМК, а мне в ответ: «Коля, да ты чего, ну давай сейчас рассчитаемся с кредитами, а там сядем и поговорим». А мы ведь так не договаривались.

— Мы неоднократно писали в журнале о вашем противостоянии с НЛМК по поводу активов «Макси-групп» и так до конца и не поняли, фигурально выражаясь, кто у кого украл. Юристы НЛМК утверждают, что вы незаконно вывели деньги из «Макси-групп». Из документов, которые нам предоставили ваши юристы, следует, что, скорее наоборот, пострадавшим оказались вы, поскольку потеряли все активы. Тем не менее уголовное дело, преследование и потенциальный арест грозят именно вам. Внесите, пожалуйста, ясность.

— В марте прошлого года на меня вышел посредник с предложением урегулировать спор. Я ему сказал, что мне нужно 100 миллионов долларов, деньги нужно перечислить в течение двух недель. Через два месяца мне был дан ответ — 50 миллионов долларов сейчас, остальное позже. Я отказался. Еще через месяц посредники снова на меня вышли, сказали, что согласны. Я им ответил, что, мол, я же просил две недели, а не три месяца, новая цена — 200 миллионов долларов. Больше мы с ними не встречались. Время от времени ко мне обращается еще кто-то с предложением о посредничестве, то «Тройка Диалог», то ВТБ. Я им говорю: нет проблем — предлагайте варианты, свой я уже озвучил. Последний раз предложение о посредничестве исходило уже от компетентных органов.

— Так почему же эти самые органы преследуют вас, а не Лисина?

— Ну, вы же понимаете, что дешевле заплатить судье, чем со мной рассчитываться…

— Но ведь помимо судебных исков есть против вас и уголовное дело. Вы не боитесь?

— У меня, видно, страха нет, я просто двигаюсь к своей цели, которую наметил. Страх блокирует мысли, в динамичной ситуации с большим количеством вовлеченных людей и потенциальных случайностей это недопустимо.

В девяностые годы было страшнее, в Екатеринбурге стреляли почти каждый день. Я же с нуля начинал вести бизнес. Ко мне приходили афганцы — на кого работаешь? Я им говорил, что на уралмашевских. Приходили уралмашевские — на кого работаешь? Я говорю — на центровых. Приходили центровые, я им говорю, что работаю на ментов. Через несколько лет, когда бизнес сильно вырос, опять появились афганцы с претензией, мол, что я всех нае..л. Я вызываю своего заместителя. Вот, знакомьтесь, начальник моей службы безопасности — бывший майор милиции такой-то. Больше ко мне никто не приходил.

— Давайте тогда так сформулируем вопрос. Представьте, что это не Лисин, а вы покупаете «Макси-групп». Зная всю подноготную бизнеса компании, вы пошли бы на сделку?

— Если бы я был уверен, что кризиса не будет, то пошел бы. Это выгодная сделка. Но если бы я предвидел кризис, то, безусловно, отказался бы от нее.

— Получается, Владимир Лисин чисто по-бизнесовому вполне мог посчитать, что это вы его кинули, а не он вас.

— Вопрос не в том, кто как оценивает некоторые события, а в том, как он на них реагирует. Когда я еще только начинал бизнес, то вкладывал деньги в одну московскую компанию, типа финансовой пирамиды что-то. Я потерял на ней 200 тысяч долларов. Тогда для меня это было много, чуть ли не половина всех моих денег. У меня было одно желание — жестко разобраться с ними... Проходит два месяца, я зарабатываю на своем основном бизнесе в Екатеринбурге два миллиона долларов. Естественно, о мести и думать забыл. Потом меня много раз еще кидали, но я не мстил, я просто шел дальше, поскольку зарабатывать удавалось больше, чем я терял.

Оценивая всю эту историю с НЛМК, я могу сказать, что мне просто повезло. Продай я «Макси-групп» Усманову или Мордашову, они бы просто не стали этим предприятием заниматься, то есть нашли бы повод расторгнуть договор по какой-нибудь причине через полгода, в момент кризиса. А Лисин этого не сделал, он не дал развалиться бизнесу. По большому счету, не так уж и важно, что он очень некрасивым способом вывел активы с баланса группы и передал их НЛМК. Важно, что он довел или доводит все мои инвестпроекты до конца.

На самом деле я Владимиру Лисину очень благодарен. На момент кризиса у «Макси-групп» было два миллиарда долларов кредитов от, наверное, пятидесяти банков. Это же счастье, пройти кризис в такой ситуации, никто из них претензий мне не выкатил. И именно благодаря Владимиру Лисину я освободился не только от долгов, но и от дураков. У меня в подчинении было довольно много менеджеров — директоров, главных специалистов. Некоторые из них, можно сказать, даже считались моими товарищами, друзьями. В начале 2007-го я собрал их в одном месте, на конференции в Сочи, и сказал следующее: «Вы все стали приказчиками. Сели каждый на свой кусок. У вас есть все атрибуты преуспевающего человека — высокая зарплата, бонусы, машина, секретарша, должность, почет и уважение. Когда были трудности, мы все были командой, вместе их преодолевали и шли вперед. А сейчас вы не в команде, вы каждый сам за себя. Как я буду с вами дальше-то? У компании впереди серьезные перспективы роста, а вы замерли в развитии». Это был май 2007-го. Многие из них потеряли работу, когда мы стали взаимодействовать с НЛМК, только потому, что не смогли противостоять своим более деятельным и умным конкурентам из поглощающей компании.

Построй-продай

— Мы так понимаем, что начало вашего бизнеса было чисто торговое, купи-продай. В промышленное производство-то как попали?

— Мы, как все, участвовали в бесконечных бартерных цепочках. В какой-то момент нам оказался сильно должен Ревдинский завод по обработке цветных металлов. Он был к нам привязан, мы поставляли на него медь. В общем, за долги мы получили его контрольный пакет. Но тут стал валиться набок расположенный рядом Ревдинский (ныне Нижнесергинский) метизно-металлургический завод. Мы вступили там в скупку акций, купили в нем контроль. Правда, здесь нам уже директор составил конкуренцию. На проходной завода у работяг скупали акции наши и его люди, довели цену с 60 до 600 рублей за акцию. Скупка кончилась, когда у конкурентов кончились деньги. Но директору удалось купить крупный пакет, мы никак не могли его сковырнуть с завода. Дело до абсурда дошло: мы контролируем территорию завода, а он — здание заводоуправления. Нам удалось провести собрание акционеров в заводоуправлении. Но команда директора забаррикадировала нижние этажи, чтобы нас не выпустить с протоколом собрания. Чтобы с голоду не умереть, мы были вынуждены еду на веревке в ведре с земли поднимать. А они эти веревки ножницами резали. В общем, цирк. Но в итоге нам удалось полностью завод взять под свой контроль. Потом, чтобы обезопасить себя, пришлось покупать его поставщика металлолома — свердловский «Втормет». После этой истории мы подумали: раз купили свердловский «Втормет», почему бы не купить челябинский, самый мощный на Урале «Втормет». И тут мы схлестнулись с Магниткой.

В общем, нам Рашникову не удалось противопоставить ничего. Наших скупщиков акций милиционеры вязали далеко от завода, в то время как на проходной их скупщики работали вовсю. После этого нам удалось купить крупные вторметы в Тюмени и Кургане. Дальше расшириться не получилось — в центральном регионе доминировала МАИР, компания Макушина. Тогда мы и решили строить новые заводы.

— А почему не старые развивать?

— Потому что набили с ними шишек. Мы вынуждены были проводить лоскутную модернизацию. Сначала поставили новую печь, потом ковш, потом машину для литья заготовок, потом электропечь параллельно работающим мартенам. Мы были вынуждены, не останавливая производство, все время что-то реконструировать. По сути, по частям снесли старый завод и на его месте запустили новый. От старого абсолютно ничего не осталось. Но это большие затраты. Много лишних операций, потом пришлось сносить двести близлежащих домов, переселять людей в новые — вокруг завода должна быть санитарная зона. Все это дорого, очень дорого. Позднее выяснилось, что строить в чистом поле гораздо выгоднее.

Сейчас я могу и готов делать только одно — строить металлургические заводы.

— Так весь ваш бизнес теперь у НЛМК…

— Я занимаюсь новыми проектами. Уже следующей весной будут стоять фундаменты. Сейчас я работаю как соинвестор. У меня есть место, доступ к инфраструктуре, вся необходимая проектно-сметная документация по двум новым заводам. Один завод в Татарстане, второй — в Коврове. Я просто их построю. Потом продам.

— А почему вы так уверены, что у вас их кто-то купит?

— Это лет десять назад большие металлурги старались купить наши проекты, только чтобы закрыть. Мол, нате вам пять миллионов долларов, только не путайтесь под ногами. Сейчас все изменилось. Потому как они поняли, что мы проделываем самую черновую, самую муторную работу. Земля, разрешения, экспертиза, проектно-сметная документация, подключение к инфраструктуре. Инфраструктура — это вообще отдельная песня. Вы не представляете, сколько надо бумаги и нервов извести, чтобы получить согласование от железной дороги. Сейчас с энергетиками такая же история. Документы годами туда-сюда ходят. То вдруг земля в частной собственности окажется и негде ставить опору ЛЭП, то карстовые породы, то водохранилище далеко и некуда сбрасывать стоки, то газораспределительная станция не подписывает. Но когда все эти вопросы решены, остается поставить фундамент, коробку и краны. Можно даже оборудование импортное полностью и частично завезти.

Все эти операции отнимают массу времени, но они относительно дешевы. Поэтому, когда конъюнктура попрет вверх, эти заводы с руками оторвут. Если не Мордашов, то Рашников, если не Рашников, то Фролов — не важно. А я могу ждать на фундаменте и на коробке хоть десять лет. Вот она, моя инвестиционная идея.

Пора подумать о вечном

— Это все ради денег. А ради уважения и всенародной любви?

— На вырученные деньги от продажи заводов в Коврове и Татарстане хочу построить лично для себя образцово-показательный мини-завод в Рязани. Это будет лучший в России, технологически один из самых современных в мире мини-заводов, работающий по непрерывной технологии тонкого литья. Традиционная технология — полунепрерывная. Это когда сталь на машине непрерывного розлива отливается в заготовку для проката, потом остужается, чтобы металл кристаллизовался, а потом после подогрева идет в прокат. В отличие от нее в непрерывной технологии раскатывается заготовка, грубо говоря, с еще жидким центром. Огромная экономия по энергии, площади завода, времени производства проката. В России такие технологии еще не адаптировались. По сути дела, ими обладают только американская компания Nucor и европейская Voest Alpine. Под этот завод уже выбрана и подготовлена площадка. Но инвестиции начнутся только после того, как я завершу проекты в Татарстане и Владимирской области.

Мне хочется там создать коллектив единомышленников, чтобы рабочие чувствовали себя не просто винтиками, но свободными людьми. Чтобы вместо пьянства интересовались чем-то иным — здоровьем, культурой, политикой. Чтобы они жили полноценной жизнью, были добрее. У меня дочь заканчивает в Англии бизнес-школу, я дал ей шанс выбора: где работать — за границей или в России. Она мне говорит: «Папа, я не хочу работать в Москве, там люди злые». Когда-то я хотел построить на Урале идеальный город, все жители которого были бы счастливы, но быстро отказался от этих планов. В нем неизбежно сверху спустят милицию, судей, прокуроров. А я не могу сейчас исправить систему, но я могу исправить ситуацию на одном отдельно взятом заводе.

— Говорят, вы любитель лечебного голодания.

— Уже 15 лет этим занимаюсь. Голодаю до 40 дней. В первую неделю голодания организм чистит желудочно-кишечный тракт, во вторую — связки, в третью — межклеточные жидкости, в четвертую чистятся сами клетки. А после 28 дней голодания это уже чистка энергетики. Есть специальное оборудование, позволяющее оценивать чистоту ауры. Я им постоянно пользуюсь. Своих менеджеров регулярно к этому привлекал. Однажды я затащил к этому аппарату одного из них, Дмитрия Ефремова. У него оказалась очень плохая аура.

— Ага, у кого плохая аура — уволить…

— Я пожалел, что не стал реализовывать эту мысль. В 2007 году этот Дима Ефремов объединился с начальником службы безопасности и еще с несколькими моими менеджерами, переписал на себя акции одного из активов. Мне это вылилось в итоге в 14 миллионов долларов потерь.

Я хочу сказать, что, поголодав, ты не станешь духовным, святым. Но денег уже меньше хочется. Это я на себе много раз испытал. А еще после голодовки, вы не поверите, эрекция как у двадцатилетнего.

Мощная энергетика — еще одно последствие занятий голоданием. Я один раз беседовал по поводу кредита с австрийским экспортно-импортным госбанком. И вдруг председатель правления этого банка после двух часов переговоров через двух переводчиков говорит мне, что хочет сам участвовать в проекте.

— Банкиров, значит, зомбировали…

— Вы знаете, я последние десять лет не занимаюсь оперативным руководством бизнеса. У меня было достаточно времени заняться самим собой, подумать и осмыслить свою жизнь. Сейчас я вообще по-другому смотрю на мир. Количество денег не дает счастья, скорее наоборот — делает человека беспокойным в том плане, что ему нужно их беречь, растить, охранять. Когда начинаешь думать о вечном, становишься другим. Люди это чувствуют.          

Дмитрий Сиваков, Андрей Виньков

Журнал "Эксперт"