Эксперт

Заморские преференции

Дмитрий Генкин: «В России регистрировать новые препараты сложнее, чем в Европе и США. А если делать это качественно – на том уровне, который впоследствии будет принят регуляторами других стран, то и дороже»

Первый российский инновационный препарат – Virexxa от петербургской биотехнологической компании «Фармсинтез» – получил в США статус орфанного. Такой статус дают препаратам, обещающим быть эффективными при редких заболеваниях, для терапии которых нет иных действенных лекарственных средств. Virexxa предназначен для лечения нечувствительного к гормональной терапии рака эндометрия (злокачественной опухоли женской репродуктивной системы).

Петербургский препарат находится на второй стадии клинических испытаний. Председатель совета директоров компании «Фармсинтез» Дмитрий Генкин надеется, что поддержка американского регулятора минимум на год сократит срок выхода препарата на рынок США. Одновременно Virexxa проходит клинические испытания и готовится к регистрации в Европе и России, поэтому Дмитрий Генкин смог рассказать об отличиях процедур выхода нового препарата на рынок в трех разных системах.

От ста дней до бесконечности

– Почему вы решили практически одновременно выводить новый препарат на рынки США, ЕС и России? Ждут ли его за рубежом?

– Ждут. Проблема эндометриального рака актуальна для США в большей степени, чем для России. Это заболевание развитых цивилизаций. Выживаемость больных после начала лечения низка и составляет в среднем не более года. Это связано с быстрым развитием резистентности (невосприимчивости) к химиотерапевтическим и гормональным препаратам.

Проведенные клинические испытания показали, что Virexxa открывает новые возможности – позволяет восстанавливать чувствительность рака эндометрия к воздействию гормональных препаратов из группы прогестинов. Методика, разработанная нами, уникальна, аналогов нет ни в производстве, ни на стадии клинических испытаний ни в России, ни в Америке. Потребность, по нашим оценкам, высока: в США около 700 тыс. человек больны раком эндометрия, из них 1-2% – наши потенциальные клиенты.

Регистрировать нашу новую разработку сразу в России, США и Европе решено потому, что это свойство любого хорошего инновационного препарата: он должен появиться одновременно везде. Поскольку препарат орфанный, сделан особый упор на его продвижение в Европе и США – и там и там есть регуляторные преференции для лекарств такого класса. В российском Законе о лекарственных средствах определения «орфанный препарат» пока нет.

– Какие плюсы дает статус орфанного препарата, предоставленный FDA?

– Это право на бесплатную помощь специалистов FDA в разработке и экспертизе протоколов клинических испытаний. Облегченный режим регистрации препарата в Соединенных Штатах, предусматривающий возможность маркетингового продвижения уже после второй фазы клинических испытаний. Кроме того, освобождение от уплаты регистрационных пошлин. Закрепление эксклюзивных прав на производство и маркетинг препарата в течение семи лет после его вывода на рынок. Плюс довольно существенная финансовая поддержка государства, покрывающая до половины затрат на регистрацию орфанного препарата. На сегодняшний день мы оцениваем эти затраты в 4-5 млн долларов.

– Как обстоят дела с поддержкой инновационных лекарств в Европе?

– Мы подали заявление также в Европейское медицинское агентство и надеемся, что в этом году получим соответствующий статус в Европе. Что касается регуляторики, то преференции сопоставимы. Финансовая помощь скромнее, но в ЕС есть некоторые освобождения: мы не будем платить за процедуры, связанные с регистрацией. В итоге получается ощутимая экономия – до 1,5 млн евро.

К тому же мы гармонизировали клинические испытания для регистрации препарата по обе стороны Атлантического океана – они проходят по одной программе, и это существенно снижает наши затраты.

– В России процедура регистрации обходится, вероятно, дешевле?

– По моему мнению, на сегодняшний день в России регистрировать новые препараты сложнее, чем в Европе и США. А если делать это качественно – на том уровне, который впоследствии будет принят регуляторами других стран, то и дороже. Проблем несколько. Они начинаются на стадии доклинических испытаний: в стране пока нет вивария, соответствующего мировым стандартам. Цена вопроса тоже не в пользу России: провести качественные доклинические испытания у нас дороже, чем в Тайване, Израиле или Восточной Европе.

Для качественных клинических испытаний необходимы сертифицированные лаборатории, использующие валидированные технологии, методы анализа, расходные материалы. У нас в стране таких практически нет. Если нужно провести доклинические исследования, результаты которых будут признаны другими странами, то приходится отправлять образцы за рубеж. А это дело сложное: отправка за границу биологических образцов очень зарегулирована российским законодательством.

В России нет стандартизированной системы проведения испытаний орфанных препаратов, все делается очень медленно и обходится дорого. Учитывая нашу специфику (редкие заболевания – с частотой в среднем десять случаев на 100 тыс. человек), в Петербурге мы можем обращаться с этим заказом только в две организации: в Областной онкологический центр и в НИИ онкологии имени Н.Н. Петрова.

Приведу пример. Мы проводим испытания биотехнологического препарата для лечения определенных форм острого лейкоза, причем у пациентов, опухолевые клетки которых нечувствительны к стандартной химиотерапии. Исследование идет невероятно сложно – в России таких больных просто не лечат, некоторые медицинские центры их вовсе игнорируют. Пришлось регулировать вопрос в «ручном» режиме – выбрать по стране несколько центров, имеющих определенную специфику и единый подход к лечению таких пациентов.

– Участники рынка говорят, что есть сложности во взаимодействии компаний с регуляторами – диалог отсутствует, ответа приходится ждать годами...

– Правильно говорят. Простой пример. Мы закупили технологию и выпустили на нашем петербургском заводе субстанцию дженерика «Рибавирина». Аналогов субстанции в России не производят, а импортные очень дорогие. Подали на регистрацию. Прошло два года. По закону, регуляторные органы должны ответить в течение 210 дней. Но они могут сообщить, что в документах не там поставлена запятая. После исправления запятой срок отсчитывается заново. Сравните: в Финляндии Министерство здравоохранения в течение семи дней принимает решение о проведении клинических испытаний. У нас же срок получения разрешения на «клинику» может растянуться от 100 дней до бесконечности.

В США регистрация нового лекарственного средства занимает год. Но есть статусы, которые позволяют рассчитывать на ускорение процесса: если это препарат для лечения тяжелых заболеваний, методики эффективного лечения которых еще нет, или если он признан более действенным по сравнению с существующими лекарственными средствами и т.д. Такой препарат могут зарегистрировать очень быстро – уже в середине второй фазы клинических испытаний, если полученных данных достаточно, чтобы сделать адекватный вывод о его эффективности и безопасности.

Не любят и не лечат

– Будет ли отличаться продвижение Virexxa в США и Европе от продаж в России?

– В принципе, там тоже есть особенности. Но мы об этом не слишком заботимся. У «Фармсинтеза» уже есть серьезные партнеры, которые готовы заниматься распространением нашего препарата. Пришли также предложения о сотрудничестве из Канады, Австралии. В России мы будем распространять продукт сами. К моменту вывода Virexxa на рынок, к следующему году, собираемся усилить службу продаж.

Поскольку препарат целевой, рассчитанный на конкретную нишу, основополагающий принцип продвижения очень простой – по специализированным центрам. Но главное отличие в том, что в США и Европе он будет оплачиваться из средств бюджета и страховых фондов, и это однозначно, а в России – пока неизвестно. Очень надеемся на включение в государственную программу.

– Опыт работы в рамках госпрограммы уже есть?

– Да, наш препарат «Феназид» входит во все государственные стандарты лечения туберкулеза. Тоже интересная история: наши ученые придумали, как снизить токсичность главного современного лекарства от туберкулеза, «Изониазида», без снижения его эффективности. Задача была решена введением в молекулу «Изониазида» двухвалентного железа, в результате чего был создан новый отечественный оригинальный препарат. Но включение его в госпрограмму проходило достаточно сложно: мы испытывали препарат много лет, доказали его эффективность и безопасность, фармэкономические преимущества.

Поэтому прогнозы по объемам продаж Virexxa на разных рынках различаются на порядок. Рынок США мы оцениваем в 300-500 млн долларов, Европы – чуть меньше. В России, думаю, будет 15-20 млн долларов. Во-первых, в нашей стране он будет стоить существенно дешевле. Во-вторых, у нас есть проблема запущенных онкологических больных: пациентов с четвертой стадией онкологического заболевания не любят лечить и чаще всего не лечат.

– За счет чего научно-производственная фармкомпания может обеспечить себе финансовую устойчивость на рынке, где не работает страховое лекарственное обеспечение?

– За счет правильно выстроенного продуктового портфеля. У нас сейчас в производстве три собственных препарата и пять дженериков. Простых дженериков нет – «Фармсинтез» не выпускает аспирин или анальгин. Все препараты – высокотехнологичные, запустить их в производство довольно сложно. Они недешевые: отпускная оптовая цена – на уровне 0,5-1,5 тыс. рублей за упаковку. Производство и реализация обеспечивают компании возможность заниматься R&D (научными исследованиями и внедрением разработок).

Полезный выход – 1/100

– Какие еще препараты у вас в разработке?

– Препарат для лечения рассеянного склероза, относящийся к новому классу средств активной специфической иммунотерапии, – «Миелоксен». Проведены испытания на животных. Результаты потрясающие: эффективность в три-четыре раза выше, чем у «Копаксона» – препарата номер один при лечении рассеянного склероза.

– Как родилась идея создания такого препарата?

– Действующее вещество препарата разработано в Институте биоорганической химии имени академиков М.М. Шемякина и Ю.А. Овчинникова в Москве. Достойное, серьезное учреждение, одно из немногих, оставшихся в России. Примерно пять лет мы финансировали их исследования по «Миелоксену». Сейчас подошли к передаче для клинических испытаний. Планируем начать первую и вторую фазы клинических испытаний в этом году в России, а в следующем – в Израиле, который традиционно считается лучшим местом для вывода препаратов по лечению различных форм рассеянного склероза. В этой стране очень много внимания уделяют лечению данного заболевания.

– Там тоже рассчитываете получить какой-нибудь особый статус, дающий право на преференции и поддержку государства?

– Нет, там будет иная бизнес-стратегия. Мы собираемся продать лицензию бизнес-партнеру после завершения второй стадии клинических испытаний. Уже есть интерес со стороны одной крупной западной компании, которая отслеживает наши успехи с этим препаратом. Для России препарат будем производить сами.

– Какие еще идеи подсказали ученые?

– Из Института биоорганической химии вышел еще один наш препарат, находящийся на стадии доклинических испытаний, – HIVirin для лечения СПИДа. Тоже оригинальная концепция, на наш взгляд, уникальная. Почему до сих пор не создали вакцину против ВИЧ? Все вирусы очень разные, они мутируют постоянно, меняется антигенная структура. Мы проанализировали примерно 160 вариантов оболочечного антигена, и удалось выявить те части структуры, которые являются консервативными, то есть не меняются у вируса иммунодефицита из поколения в поколение. У антигена обычно модифицируются внешние части, а внутренние – нет. Антиген был порезан, выделены эти постоянные участки, и из них сконструирован единый белок. И этот белок использовался в качестве основного иммуногена для создания вакцины, которую испытали на мышах. Препарат показал себя хорошо, но есть проблема: дело в том, что не существует животных моделей, которые могли бы помочь спрогнозировать воздействие препарата на людей.

– Сколько времени уходит на разработку нового препарата?

– Над упомянутыми тремя препаратами начали работать с 1998-го по 2002 год. До вывода на рынок пройдет еще несколько лет. Получается лет пятнадцать. Небыстрый путь.

– Расхожий факт: стоимость разработки нового лекарства доходит до 1 млрд долларов. Откуда берете средства?

– У нас свой, специфический российский опыт, не имеющий отношения к инвестициям в миллионы долларов, о которых говорят представители «большой фармацевтики». Если речь идет о химии, то действительно можно потратить кучу денег на скрининг, чтобы получить одно новое активное вещество. Что касается биотехнологий, то здесь сроки и суммы падают на два порядка. Препараты стоят очень по-разному, в зависимости от их предназначения и технологии создания. Для примера: на разработку препарата для лечения СПИДа мы потратили около 2 млн долларов. Но надо учитывать, что общие затраты на R&D выше, чем инвестиции в препараты, которые дошли до клинических испытаний. Был этап во второй половине 1990-х годов, когда мы широко прошлись по отечественной науке. Тогда «Фармсинтез» финансировал довольно большое количество исследований на начальной стадии. Были профинансированы почти 300 проектов. Полезный выход – один из ста.

Инсулин для России

– Собираетесь наращивать портфель разработок?

– Не думаю. Надо понимать, сколько сумеешь «переварить». Нас устраивает продуктовый портфель «Фармсинтеза» (с учетом того, что новые препараты пройдут регистрацию и будут включены в линейку компании).

– Какова в таком случае стратегия развития на ближайшие годы?

– Как я уже упомянул, будет значительно усилено направление продаж. Кроме того, большие планы относительно производственных мощностей. Сейчас возле Санкт-Петербурга есть завод, на котором мы выпускаем субстанции. Рядом начали строить предприятие по производству готовых лекарственных средств – таблеток и капсул. Сейчас мы вынуждены размещать заказы на заводах в Пензе и Саранске. Но это нас не устраивает ни по качеству, ни по цене, ни по условиям. Поэтому планируем в 2013 году запустить собственное предприятие.

– Вы недавно приобрели фармацевтический завод эстонской компании Kevelt AS. Покупать интереснее, чем строить?

– В данном случае – да. Известно, что Таллинский технический университет еще в советские годы лидировал по стране в области химии простагландинов. В том числе поэтому компания Kevelt была создана при университете. У них есть несколько хороших продуктов на основе простагландинов, и это перспективный бизнес. Такова одна из причин, по которой было принято решение о покупке. Вторая – не нужно изобретать велосипед, строить завод здесь, когда есть хорошее предприятие неподалеку. Третий аргумент: Эстония – полноправный член Медицинского европейского агентства с полностью гармонизированной процедурой правового оформления исследований, производства и дистрибуции лекарств. Это дает возможность запустить на нем производство Virexxa для проведения клинических испытаний в Европе, чего нельзя сделать с препаратом, произведенным на российском заводе: он просто не будет допущен к клиническим исследованиям в Европе из-за разницы в стандартах производства.

К тому же покупка обошлась дешевле, чем строительство. Компания Kevelt – наш давний партнер, мы поставляли их препараты в Россию и хорошо представляли, как у них обстоят дела. Они только прошли инвестиционную фазу, прибыли еще не было. Мы купили компанию по адекватной цене – около 1 млн долларов.

– Свои новые препараты тоже будете производить на этом заводе?

– Нет, только продукты химического синтеза. Сейчас мы находимся в процессе приобретения еще одного зарубежного предприятия, на котором будут выпускаться все наши биотехнологические продукты. Пока не скажу, с кем и где идут переговоры. Намекну, что с этой покупкой мы связываем планы выхода в страны Юго-Восточной Азии.

– Как продвигается совместный проект «Роснано» и компании «Институт стволовых клеток человека», в котором участвует «Фармсинтез»?

– Это крупный проект, в ходе которого на нашей площадке во Всеволожском районе будет построено предприятие по разработке, производству и внедрению девяти лекарственных средств, использующих нанокомпозитные материалы. Предполагают, в частности, выпускать пролонгированные препараты группы интерферона, инсулина, гормон роста. Сейчас в России из этого ряда производятся только препараты первого поколения, и то невысокого качества. Объем рынка колоссальный, и основная доля лекарств закупается за рубежом.

Чем отличаются современные препараты от обычных? К примеру, обычный интерферон нужно колоть четыре раза в неделю, и так 40 недель подряд. «Эритропоэтин», препарат первой необходимости для больных с хронической почечной недостаточностью, находящихся на аппарате «искусственная почка», надо колоть раз в день, и так 365 дней подряд. Современная версия «Эритропоэтина» вводится раз в месяц, интерферона – раз в неделю. Мы хотим сделать всю линейку российских лекарств второго поколения. Они разрабатываются с нашим участием, некоторые уже находятся на стадии доклинических испытаний. Такие препараты применяются в таких микроскопических дозах, что этот завод сможет удовлетворить всю потребность российского рынка, вытеснив импортные аналоги. Более подробно пока рассказать не могу: сделка еще не закрыта.   

Санкт-Петербург

Елена Денисенко

25.07.2011