Ума палата

Во всем мире финансирование научных разработок происходит за счет двух источников: бюджетных средств и инвестиций частных компаний. Благодаря этому в развитых странах ученые отлично понимают, что их разработки должны быть востребованы рынком. До 90-х годов российская наука была оторвана от рынка по причине его отсутствия. Впрочем, развитие экономики в стране не внесло особых изменений в эту отрасль. Научные исследования и разработки иногда заказывают крупные отечественные предприятия для собственных нужд. Например, методом глубокого рентгена в Курчатовском институте изучают свойства материалов для «Газпрома». Александр Писаревский, пресс-секретарь института, объясняет: «В трубах, по которым пропускают газ, находятся датчики. В компании заметили, что они часто выходят из строя, на них появляются трещины. Чтобы понять причины этого, нам заказали исследование». Наука по-прежнему финансируется в основном за счет госбюджета. Российские научные центры поддерживаются и западными компаниями, но объем инвестиций каждый год падает. Если в 1999 году доля финансирования отечественной науки из зарубежных источников составляла 17%, то к 2006 году она сократилась до 9,5%. Правда, в 2004 – 2005 годах этот показатель составлял всего 7,6%. Согласно подсчетам экспертов компании Abercade Consulting, общий объем финансирования разработок и исследований сферы биотехнологий в РФ из бюджетов иностранных компаний находится в диапазоне $50 млн – 100 млн в год.
Стоит заметить, что по объемам зарубежных источников финансирования науки Россия близка к Венгрии, где их доля составляет 10%. В других бывших странах соцлагеря – таких, как Чехия или Польша – этот показатель гораздо ниже, что, впрочем, и неудивительно, если вспомнить, какого размаха достигла система научных учреждений в СССР (по количеству научных работников СССР занимал первое место в мире). При этом многим развитым странам удается переложить заботы о науке на внешних спонсоров и инвесторов: в Австрии – на 18,5%, в Великобритании – на 20%. Зато в США иностранных источников финансирования науки практически нет: Эта страна предпочитает покупать чужой научный потенциал.

Секретные материалы
Эксперты называют две основные причины снижения доли иностранных инвестиций в российскую науку. Во-первых, рост государственного финансирования. Во-вторых, по мере того как Россия теряет статус «бедствующей» державы, прекращается ее поддержка по всем каналам гуманитарной помощи. Кроме того, в середине 90-х гранты часто выделялись и для сбора прежде закрытой информации о научных разработках. Теперь вся информация собрана, и самые перспективные специалисты уже эмигрировали на Запад. Более того, многие даже успели вернуться. К тому же российские госорганы сделали немало, чтобы отвадить иностранных спонсоров от нашей науки – достаточно вспомнить публичные обвинения американского мецената Джорджа Сороса в шпионаже, а также судебные процессы, во время которых отечественных физиков представляли агентами 007.
Впрочем, гранты продолжают поступать российским ученым, но только тем, кто умеет их «выбивать». Некоторые иностранные корпорации заказывают нашим разработчикам исследовательские работы или создают инженерные центры на российской территории. По данным официальной статистики, из 288,8 млрд рублей, которые в 2006 году были потрачены на российскую науку, более 27 млрд рублей, или около $1 млрд, пришлось на зарубежные источники. По словам Владимира Авдеенко, генерального директора Abercade Consulting, финансирование российских исследовательских групп западными компаниями не прекращается. «Этому процессу никак не мешают судебные разбирательства против ученых, раскрывших некие государственные тайны. Последние 15 лет суды проходят регулярно. При этом международные организации как работали, так и работают», – говорит эксперт. За последние два года активизировалась программа ЕС по финансированию иностранных научных центров, в первую очередь в России. Наша страна является для тамошних грантодателей наиболее привлекательной, так как обладает мощной научной базой в некоторых сферах материаловедения и физики. Кроме того, Россия удобна для них с точки зрения географического местоположения.

Опасные связи
Существует несколько форм сотрудничества российских ученых с зарубежными контрагентами. Самая прогрессивная и в то же время редкая форма – прямые контракты, заключаемые зарубежными корпорациями с нашими научными учреждениями. Такие контракты – не самые выгодные для западных компаний, поскольку значительная часть финансирования уходит на содержание персонала, громоздкой и устаревшей инфраструктуры госучреждения и т.д. «Прямое сотрудничество с российскими НЦ (научными центрами) нужно только в случае, если они обладают необходимыми технологиями мирового уровня. Такое сотрудничество ведется в космической области, в сфере ядерных технологий, биологии (особенно молекулярной) и медицины», – считает глава секции научно-популярных журналистов при Союзе журналистов Москвы Сергей Жемайтис. В медицинской сфере западные компании используют возможности российских клиник для испытания новых медикаментов – например, противораковых препаратов. Кроме того, наши научные центры используются для совместных исследований в области генетики, в частности, генно-модифицированных (ГМ) продуктов, поскольку на Западе, в отличие от России, эти изыскания часто подвержены строгому законодательному регулированию. Среди научных организаций, «засветившихся» на ниве исследований в сфере ГМ-продуктов, – центр «Биоинженерия» РАН, которому критики ГМ-продуктов ставили в вину сотрудничество с американской корпорацией «Монсанто» (разработчика технологий производства ГМ-растений). Однако в любом случае «Биоинженерия» не скрывает, что участвует в международных исследовательских проектах совместно с западными университетами и фондами. В 2005 году международная корпорация «Новартис», один из лидеров мировой фармацевтики, выделила Институту биоорганической химии им. Шемякина и Овчинникова РАН (Москва) $5 млн сроком на 5 лет на проведение исследований «взаимодействия лекарств с тончайшими клеточными механизмами организма человека».
А когда российский научный центр не располагает современными технологиями, западные корпорации предпочитают «покупать» отдельных ученых. Ярким примером того, как это делается, может служить судьба известного советского и российского специалиста по архитектуре компьютеров, лауреата Ленинской и Государственной премий, члена-корреспондента РАН Бориса Бабаяна. Уже в начале 90-х годов он осознал коммерческий потенциал своих сотрудников и создал группу компаний «Эльбрус-МЦСТ», которая выполняла работы по контрактам с такими известными корпорациями, как Sun и Synopsis. А в 2004 году все эту систему вместе с Бабаяном выкупил Intel: все сотрудники группы «Эльбрус» (около 500 человек) были зачислены в штат Intel. Сам Бабаян получил должность директора по архитектуре подразделения Software and Solutions Group. Причем данное назначение не подразумевало переезда Бабаяна в США. Более того, даже получив пост в американской корпорации, он оставался директором Института микропроцессорных вычислительных систем РАН. Сторонники тотальной бдительности могли бы сказать, что такое совмещение позволило сотруднику Intel «перемещать» в американскую корпорацию идеи, родившиеся в институте РАН. На это можно было бы возразить, что у Intel гораздо больше идей, которые можно было бы переместить в российскую науку – если бы только последняя в них нуждалась.
Третья форма сотрудничества – заключение договора с отдельным ученым или небольшой группой сотрудников государственного института. Ученые чаще всего регистрируют собственную компанию для оформления договоров, расчетов с заказчиками и выплаты зарплат. При этом исполнители продолжают работать в стенах государственных НИИ. В этом случае западному контрагенту часто удается использовать существующую инфраструктуру фактически бесплатно – у работников госорганизаций всегда есть возможность использовать принадлежащее государству оборудование. Например, как сообщил «Ко» на условиях анонимности российский физик, американцы проводили эксперименты на одном из наших ускорителей, оплачивая работу участвовавших в эксперименте ученых (и, разумеется, начальства), но не самого ускорителя, который фактически эксплуатировался за государственный счет (день его работы стоит сотни тысяч долларов). Тем, кто получал деньги от американцев, бюджетных средств было не жалко, а руководители проекта к тому же представляли компанию, поставлявшую электроэнергию ускорителю, так что «гонять» установку им было вдвойне выгодно.
По словам Авдеева, «есть научные центры, например ГНЦ ВБ «Вектор» из Новосибирска, которые создают дочерние предприятия и уже с их помощью каким-то образом коммерциализируют свои продукты и технологии».

В прямом контакте
Примером российской научной компании, которая полностью финансируется иностранцами, можно считать Kontrakt Technology Ltd. Ее основатель Павел Лазарев утверждает, что 99,9% прибыли приносят заказы из-за рубежа. При этом ученые «сидят» в России. Компания с двусмысленным названием зарабатывает на продаже патентов и технологий в сфере материаловедения. Kontrakt Technology Ltd. весьма известна в Японии и Великобритании.
Четвертая, и, пожалуй, наиболее значимая форма сотрудничества Запада с российской наукой – создание исследовательских и инженерных центров иностранных корпораций на территории РФ и с российским персоналом. Иногда в виде совместных предприятий с отечественными НЦ. По словам Сергея Жемайтиса, «благодаря этому иностранцы платят нашим ученым больше, чем они получали бы в Академии наук, но гораздо меньше, чем платят за аналогичную работу на Западе». Пионером здесь может считаться американская авиакомпания Boеing, которая еще в 1993 году открыла научно-технический центр (НТЦ) в Москве. Сейчас в нем работает свыше 600 российских специалистов в области гражданской авиации, IT и космических исследований. Причем научно-технические работы ведутся в 6 городах России. В 1998 году Boеing в дополнение к НТЦ открыл конструкторский центр, где сейчас работает 1000 российских инженеров. С момента открытия было выполнено 400 работ по проектированию элементов авиационных и космических конструкций, в том числе для Международной космической станции. В настоящее время около 200 российских инженеров работают в КЦ по программе создания нового пассажирского самолета Boеing 787. Большая группа российских специалистов также занята в проекте создания грузового самолета Boеing 747LCF. Всю эту систему возглавляет профессор Сергей Кравченко. Сейчас он занимает должность регионального президента Boеing по России и СНГ, но до поступления в Boеing был ведущим научным сотрудником в одном из академических институтов.
Много прямых контрактов заключается с наиболее известными учебными заведениями, главным образом в физико-технической сфере. Например, с МГТУ им. Баумана. «Первые прямые контракты МГТУ заключил с фирмой «Прексейр» (США), в процессе реализации которых был создан ряд конструкций теплообменников и компрессор для воздухоразделительных установок фирмы, – рассказывает пресс-секретарь МГТУ Андрей Волохов. – Сегодня МГТУ работает с ведущими компаниями со всего мира. Среди наших контрагентов такие фирмы, как Bosch, Siemens, Boеing, ВМW, Samsung, IBM, Мicrosoft и другие». Причем речь идет как о подготовке специалистов для них, так и о научном сотрудничестве. Наиболее распространенная форма работы с иностранными компаниями – комплексные контракты, включающие в себя научно-технические разработки, стажировки специалистов по методам расчета, проектирования, испытаний разрабатываемых приборов и машин.
Как рассказал «Ко» проректор МГТУ им. Баумана по международным связям Геннадий Павлихин, университет заинтересован в таком сотрудничестве по двум причинам. Во-первых, это обеспечивает профессиональный рост ученым. Во-вторых, позволяет увеличить зарплату сотрудникам МГТУ. «Для нас это создание рабочих мест в стенах университета, – поясняет проректор. – Если уж наши сотрудники все равно вынуждены подрабатывать, то пусть, по крайней мере, они сидят у нас, а не где-то еще». В то же время проректор МГТУ отрицает, что сотрудничество с Samsung и другими компаниями имеет существенное значение для финансирования самого университета. «Это же наука, – говорит Геннадий Павлихин, – а на науке много не заработаешь».
Вузы и НИИ также становятся базой для небольших лабораторий и центров разработок за деньги инвесторов. Типичным примером здесь может быть «Центр оптических разработок Самсунг» при том же МГТУ, проводящий исследования и разработки оптических технологий для использования в современной электронной технике. Японская компания Ajinomoto почти 10 лет назад создала СП на базе «ГосНИИгенетика» под названием AGRI. Фактически это предприятие стало российским научным центром для Ajinomoto. Пару лет назад они построили новое здание и энергично набирают новых сотрудников.
«Российские ученые довольно активно сотрудничают с крупными зарубежными корпорациями. Например, МНТЦ (Международный научно-технический центр) реализует программу так называемых партнерских проектов, в рамках которых заинтересованные зарубежные организации и фирмы финансируют исследования российских ученых. Среди основных партнеров такие компании, как 3M, Lockheed Martin Corp., Exxon Mobil, Bayer AG, Shell, Hitachi, Mitsubishi, Samsung Electronics Co.», – говорит Ирина Дежина из Института экономики переходного периода (ИЭПП). Авдеенко рассказывает о сотрудничестве в сфере биотехнологий: «Один из самых распространенных видов – партнерство через некоммерческие международные организации, в которых размещают заказы биофармацевтические корпорации, а они уже ищут исполнителей в различных странах и выдают гранты. Когда исследования завершаются разработкой какой-то нужной технологии, права на ее использование обычно принадлежат и исполнителю, и заказчику, но бывает по-разному. В сфере биотехнологий самыми крупными такими организациями являются: МНТЦ (ISTC), компания Госдепартамента США Bioindustry Initiative. Активно вкладывается в научные проекты ЕС. По словам экспертов, практически все крупные корпорации, работающие в сфере биотехнологий, обязательно сотрудничают с НИИ в России. Например, в московском представительстве фармацевтической компании Pfaizer есть специальный менеджер, который отвечает за такую работу.

Утечка серого вещества
Цели, которые преследуют иностранные компании при размещении заказов в российских научных центрах, очевидны. «В среднем один маленький исследовательский проект в России стоит $300 000 – 500 000, если же исследования длятся несколько лет, это может стоить $2 млн – 3 млн. Компании таким образом экономят огромные средства, – утверждает Авдеенко. – Можно спорить, в 5 или в 10 раз дешевле обходятся им такие проекты, но определенно в таком диапазоне». По мнению Ольги Усковой, президента Национальной ассоциации инноваций и развития информационных технологий (НАИРИТ), когда зарубежная компания предоставляет грант или размещает исследовательские заказы в российских НИИ или научных центрах, это следует рассматривать как бизнес-проект, целью которого является получение прибыли для данной конкретной компании, а никак не развитие российского инновационного сектора. Подобные проекты возникают из соображений экономии, поскольку зарплата российских ученых ниже, чем у европейских или американских коллег, поэтому для западных корпораций размещать в России такие заказы выгоднее.
«Помимо коммерческих контрактов финансирование российской науки может быть отчасти благотворительностью, но это распространяется, скорее, на образовательные инициативы, а не на чисто научные, – считает Ирина Дежина из ИЭПП. – Фирмы тратят на это средства, поскольку есть такое понятие, как «социальная ответственность бизнеса». В качестве примера можно привести образовательные программы корпорации Intel, в частности, их совместную инициативу с Американским фондом гражданских исследований и развития (CRDF) – программу для российских университетов по обучению управлению исследованиями, инновациями и предпринимательству в высокотехнологичных областях.
Ускова уверена, что для российского сектора инновационных технологий сотрудничество с западными заказчиками имеет больше негативных последствий: «Получая грант, российские ученые, как правило, уезжают за рубеж, и страна теряет талантливого специалиста. Получение R&D заказа означает, что отечественные ученые начинают выполнять поденную узкопрофильную работу для зарубежных компаний, а не заниматься научно-исследовательской деятельностью в интересах страны». Ирина Дежина отмечает, что работа по зарубежным контрактам – это, с одной стороны, дополнительный источник финансирования, в некоторых случаях средство выживания научных групп и лабораторий, возможность развития международного сотрудничества. «С другой стороны, важным является то, как в контракте решается вопрос о принадлежности прав на создаваемую интеллектуальную собственность. Частный бизнес предпочитает оставлять права за собой, и в этом случае разработки наших ученых, скорее всего, реализуются за рубежом, а не в России», – говорит эксперт.

Ни себе ни людям
Западные инвесторы «приземляют» полет мысли российских ученых, у которых заказывают исследования. Впрочем, нашей науке более прикладной и практичный подход не помешает. Как минимум он позволит получать больше денег от иностранных корпораций в госбюджет. И, как следствие, простимулирует развитие науки. Сейчас Россия с точки зрения поставщика услуг аутсорсинга научных разработок не слишком сильна. В этой сфере все больше укрепляются Китай и Индия. Там объемы финансирования науки со стороны государства значительнее, чем у нас. Научные предприятия загружены работой. А к ним можно отнести правило пианистов «чем чаще играешь, тем лучше». В этих странах научные процессы выстроены с оглядкой на западные принципы ведения бизнеса. В нашей науке все еще наблюдается советский академический подход. НИИ и подобные им учреждения не понимают, что такое ориентация на клиента, экономическая эффективность, имеют проблемы со сроками исполнения заказов и административной дисциплиной. Заказчики часто жалуются, что исследования проводятся слишком обширные, тогда как необходим «точечный удар». В отличие от российских ученых, китайцы исполнительны, аккуратны и точны. Часто можно услышать, что наша наука недостаточно загружена работой, однако это лишь следствие нехватки хорошего менеджмента. Причем управленцев для научных проектов в нашей стране практически никто не готовит.
В настоящее время по объемам финансирования науки Китай находится в первой тройке, а Россия не входит даже в десятку. Понятно, что азиатские научные проекты сейчас развернуты в более простых областях. «Но они 5 лет будут тренироваться на простых вещах, а через 10 начнут выдавать серьезные, глубокие исследования. Здесь нужна практика», – утверждает Авдеенко. У нас же все происходит неспешно. «В сфере биотехнологий работает всего-то около десятка исследовательских лабораторий. Сейчас создается множество венчурных фондов и компаний, в том числе и на уровне государства. Но этот десяток лабораторий сейчас все разберут на проекты – и все. Чтобы в масштабе страны каким-то образом поднять отечественные биотехнологии, таких групп должно быть 500 по 20 – 30 человек в каждой», – сетует Авдеенко. А в итоге получится, что зарплаты увеличатся, а объем исследований останется прежним. С ним согласен директор Института физико-технической информатики Станислав Клименко: «Россия никогда не сможет добиться таких успехов. Во-первых, у Индии – огромные традиции образования на английском языке. А у нас проблема языкового барьера стоит очень остро. В сущности, писать по-английски никто не умеет». Также Клименко отмечает проблему, связанную с ментальностью: «российские программисты, например, практически не умеют сдавать готовый программный продукт в срок».
Таким образом, деньги, которые инвестируют иностранные компании в разработки и исследования на территории нашей страны, становятся средством существования для отдельных ученых. При этом инвесторы получают новые технологии очень недорого, а государственные научные предприятия продолжают платить низкие зарплаты своим специалистам. Сотням, если не тысячам научных институтов и вузов просто нечего предложить западным партнерам. Иностранные корпорации, впрочем, как и выделяющие гранты международные фонды, предпочитают иметь дело с отдельными учеными или в крайнем случае с небольшими научными коллективами, но не с целыми научными центрами. При этом почти в каждом солидном НИИ есть сколько-то сотрудников, которым удалось получить за рубежом контракт или грант. Так они обеспечивают себе прибавку к зарплате, иногда делятся с начальством, но на состояние института как такового, его инфраструктуру и экспериментальную базу это почти не влияет. «Я не знаю ни одного института, который бы процветал благодаря сотрудничеству с Западом. Наша нация постоянно откусывает себе голову, потому что она ей не нужна», – говорит Сергей Жемайтис.

Константин Фрумкин, Светлана Рагимова
14.03.2008  Журнал "Компания"