С чего начинался ваш путь в рекламе?
Когда после армии я поступил в МГИМО, у меня изначально было желание какой-то деятельности. Я хотел что-то создавать — раз, делать это хорошо — два, и ставить максимально высокую планку — три. А дальше произошла простая история: поскольку я учил немецкий язык, один мой знакомый, который работал в немецкой конторе, сказал мне: «Слушай, нужен человек с немецким языком, что делать, не знаю. Приходи!» Этим человеком был Арнольд Уваров, бывший руководителем рекламного отдела биржи «Алиса». И вот я пришел, мне сказали окучивать немецких клиентов и продавать «телек», объяснив это так: «Ну вот минута стоит 50 рублей, а покупаем мы ее по 10, 10% — твои». Это был достаточно забавный эксперимент. Я позвонил в фирму Adidas. Они сказали, что бюджета нет, но реклама нужна, заплатят кроссовками. Шеф согласился, подписали контракт на 20 000 марок. Это была пятница, я был крайне доволен, забрал кроссовки, привез в офис. А в понедельник меня вызывает шеф и спрашивает: «Ты размеры проверял? Они все 32-го и 48-го!». На мой вопрос Adidas ответил, что мы это в контракте не прописывали. Это замечательный урок, как важно четко отслеживать клиентский контракт.
Я думаю, что для создания чего-либо разные люди получают разные импульсы. И импульс провала — один из лучших способов для победы.
Откуда вы брали сотрудников, если специалистов по рекламе в тот момент не существовало?
В управлении есть принцип №1: ты должен нанимать людей, которые гораздо более профессиональны в какой-то конкретной сфере, чем ты. И дальше эти люди могут построить модель, которая будет соответствующим образом развиваться и приносить результаты.
Когда я запустил первое агентство, перед нами стоял вопрос, кто наш самый большой клиент? Unilever. Где этот клиент сейчас? В Ogilvy&Mather. Кто главный по Unilever в Ogilvy&Mather? Кирилл Коробейников. Как мне найти Кирилла Коробейникова? Вот так. Как мне заинтересовать его? Таким-то образом. Собственно, наше с ним знакомство состоялось очень забавно. Мы просто случайно встретились в 1994 году в буфете аэропорта «Пулково», где в продаже были только сосиски с булками. Мы обменялись комментариями, какие они мерзкие — и так познакомились.
Так же мы поступили и при поиске нашего конкурентного преимущества. По сравнению с существовавшими уже тогда BBDO, Saatchi&Saatchi, Young&Rubicam, наша «Адвента» была стартапом. В чем мы могли быть лучше других? В креативе. Из чего он формируется? Из сильного человека. И я взял на работу экспата, которому платил в то время 20 000 долларов в месяц. Это был Стив Ист, человек, который получил несколько больших наград, достаточно знаковое имя. Мне все говорили, что я сошел с ума. Но Стив всего за три месяца подтащил нам кучу бизнеса. Просто по факту, что такой человек встречался с Nestle, Unilever и другими клиентами, это был принципиально другой бенчмарк. Поэтому я считаю, что любой резкий скачок в росте — это всегда про топ-людей.
Как проходило взаимодействие с клиентами?
Нужно понимать, что 1990-е были периодом романтизма. Это была новая ситуация, новые открывающиеся бесконечные горизонты творчества, и, конечно, тогда рекламный рынок был гигантский и еще не поделенный. Думаю, объективно тогда работала принципиально иная когорта людей, чем на устоявшихся рынках, где есть маленький рост. Даже экспаты на стороне клиента были прорывными предпринимателями, авантюрными, готовыми рисковать. Как, условно говоря, компания Nestle, которая в разгар кризиса сделала мощнейшую инвестицию и купила фабрику «Россия». Или когда все сняли рекламу, они сделали социалку, и по всей Москве и на всех телеканалах шла кампания «Жизнь продолжается». Это было решение с большой буквы, и это требовало людей соответствующего калибра.