.jpg)
В рамках фестиваля нового дизайна «Среда» продолжается серия встреч и бесед с героями-создателями проектов, которые меняют нашу визуальную среду в лучшую сторону.
В четвёртом выпуске «Герои Среды»: Юрий Гордон — художник, дизайнер, автор сотен шрифтов, а так же создатель потрясающих карт Москвы и других городов. Беседу ведёт со-организатор «Среды» Вадим Буньков.
Вадим: Первый вопрос, конечно же, про карты. Мы даже сидим сейчас за столом, который картой покрыт. Как давно начался этот проект?
Юрий: Первая карта была сделана в 2011 году по заказу журнала «Russia» и его главного редактора Ильи Мерензона. Это была «Литературная английская карта», которая должна сопровождать журнал, как сувенир. Все это дело так понравилось Илье, что он решил заказать вторую карту — «Русскую литературную карту Москвы». В 2012 году она вышла, а после я начал уже самостоятельное плавание и приступил к карте «Моя Москва». Каждый год я делаю по карте. Больше не получается, чаще не выходит.
Вадим: Это ваш личный проект?
Юрий: Да. Теперь, когда с Ильей расстались, да.
Вадим: Кроме Москвы есть другие города?
Юрий: Есть еще Питер и карта Черногории. Питерская карта такая же, как была «Литературная карта Москвы». Она называется «Говорит город». И карта Черногории, связанная с проектом Марата Гельмана, в котором я участвовал.
Вадим: Она же не только бумажная была?
Юрий: Разумеется. Эта карта Черногории была сделана, как постфактум. Сделана она по следам карты, которая находится в туннеле в Будва-Бечичи длиной 71 м и высотой 2,5 м. Это может быть самая большая в мире карта — карта побережья Черногории. И вот, карта Черногории, сделанная уже на бумаге, наследует все те типографические решения, которые есть в туннеле. Я «шрифт в шрифт» ее сделал так же.
Вадим: Это такая масштабная история! Как это все делалось? Это вручную рисовалось на стене или как?
Юрий: Сначала была сделана карта в векторном редакторе в масштабе 1 к 100, а потом замечательный стрит-артист Михаил Огер перенёс это дело при помощи баллончиков на стенку. Получился такой натуральный стрит-арт. Нам не хватало где-то орнамента, где-то еще чего — я помогал. Сидя в туннеле, эти орнаменты ножом вырезал, и тут же это шло на стенку.
Вадим: Обалдеть! 71 метр карта!
Юрий: Я шел мимо неё и минуту снимал стенку.
Вадим: Есть видео?
Юрий: Да, болтается где-то у меня.
Вадим: Это сейчас как арт-объект? Он никуда не денется?
Юрий: Разумеется. Карту даже не очень вандалят, как ни странно. Может быть, потому что она сделана на черногорском языке. Черногорский язык — ветвь сербского. Черногорцы говорят, что это совсем другой язык, но всё же похож. Фишка в том, что она сделана на одном языке, но двумя разными алфавитами. У них равноправная кириллица и латиница, названия там повторяются на кириллице и латинице. Многие русские этого не замечают. Им кажется, что кириллические названия по-русски. Ан, нет, они по-черногорски.
Вадим: У Эркена Кагарова есть теория (подтвержденная практикой) о том, что с вандализмом можно бороться с помощью красоты, что на красивые объекты, в которых потенциальный вандал видит много труда, сил, таланта, просто рука не поднимается. Может быть и поэтому?
Юрий: Да, и это тоже. Я с Эркеном здесь согласен. Ещё важно, что это содержится в чистоте. Мы знаем, что грязные места становятся еще грязнее, а чистые остаются чистыми. Важно, что местные жители приняли это за свое, а не как московскую атаку. Это их язык. Это не сделано на русском и английском. Это сделано на черногорском. Оно выглядит так, будто там есть международная составляющая — вот латиница, вот кириллица. Но на самом деле это один язык, и это важно. Для меня это было очень важно. Конечно, они нашли там кучу ошибок, говорили: «Ага, вот здесь вот хорватское написание, а вот здесь вот в русское ушло». Ну, надо было раньше помогать. Черногорцы немножечко люди расслабленные.
Вадим: С чужим языком сложно работать, наверняка. А есть какие-либо ближайшие планы? Что сейчас в работе?
Юрий: Когда была сделана «Москва одним словом», я, наконец, дошел до МКАДа. Предыдущие карты все были в пределах Садового кольца. После этого была сделана, (она сейчас еще не опубликована, потому что фактически она будет опубликована на стенах бизнес-центра размером 11 на 7 метров) карта, которая будет называться «Москва — город мастеров». Карта со всеми ремесленными слоганами, которые были в Москве, продуктами их работы, инструментами и т.д. Это все нарисовано на карте. Есть вероятность, что она выйдет еще в отдельных листах, где-нибудь ближе к зиме этого года. Это вот новое, то, что действительно в работе. Что будет после этого, мне трудно рассказать. Потому что это московская тема, все-таки уже 6-7 карт сделано. Какие города будут дальше — надо думать.
Вадим: Вот она первая, да? (показывает на карту)
Юрий: Первая «Литературная». Моя главная заслуга в этой карте — кусочек из Бродского: «Лучший вид на этот город — если сесть в бомбардировщик».
С оригиналами карт, кстати говоря, много всего любопытного. Для резки на плоттере сложность в том была, что все, что белое на черном — это белые объекты. Вся карта состоит из белых объектов, лежащих на черных сверху или перекрывающих черные сверху. Как в торте: слой теста, слой начинки. Я их выделил в отдельный слой, и потом эти белые объекты пробил сквозь все черные. Осталась одна краска — черная.
Вадим: Они пробиты?
Юрий: Теперь они пробиты. И уборка зазоров заняла день. А вот уборка белых объектов - восемь дней по 10 часов в сутки — сидел и подбивал, делал один за другим. Совершенно чудовищно! Самое сложное дело в моей жизни.
Шрифты на картах часто связаны с ними. В «Москве одним словом», например, пять шрифтов сделано специально для неё.
Вадим: Карты, они «живут» на листах. Или вот мы сейчас еще сидим за столом со скатертью-картой. Футболки, наклейки и другая сувенирка есть и планируется ли?
Юрий: Сейчас скатертей не осталось. Я их сделал, продал тираж, продал второй тираж и пока еще никак не соберусь его возобновить. Были в большом количестве выпущены футболки. Они не повторяли прямо карту (хотя есть и такие, но их делал не я, а «Шалтай-Болтай» с моей картой целиком). Я делал фрагменты карты, смешные какие-то куски, цитаты на майках.
Вадим: Это же очень мощная туристическая история, да? Туристы, приезжая в Голландию, обязательно уезжают оттуда с деревянной туфелькой или с мельницей. То есть, что-то такое обязательное, что нужно привести из какой-то страны. Не привёз — считай, не был. Эти карты, на мой взгляд, идеальный объект для такого фетиша, для туристов Москвы.
Юрий: Я не думал, что карта — это сувенир-сувенир. Я думал, что это арт-сувенир. Как бы музейный сувенир рангом выше, чем просто сувенир обычный. Это вещь, не продающаяся в случайных киосках, а продающаяся в музейных киосках. Так сейчас, кстати, в «Музее Москвы», и еще будет с «Музеем Москва-Сити» — они там тоже будут продаваться. Ещё продаются у меня в мастерской и на сайте в интернет-магазине. Они остаются частью искусства. И это важная штука, чтобы не переходить эту грань, не уходить ниже.
Вадим: Чтобы не уйти в масс-маркет? Но есть всё же и массовый потребитель?
Юрий: То, что я делал: и скатерти, и платки, которые выпускал — это не самая дешевая штука. И я не стараюсь, чтобы они были дешевле. Я печатаю карты на очень хорошей бумаге ручного литья, итальянской, или на цветной специализированной бумаге. Эта вещь должна производить роскошное впечатление.
И, кроме того, она сама по себе сделана не так, как делают дешевые сувениры. Даже высказывания, которые есть на этой карте, они чисто художественные. Это похоже на арт-объект, на книжку, на сборник стихов, а не на просто вещь, которую надо привезти из города.
Вадим: Плюс система продажи — человек покупает карту из рук автора.
Юрий: Да. С подписью, с красной печатью «Сделал мастер Ю.». Это обязательно. На всех тысячах экземпляров, которые я продал, стоит ручная подпись и там, где можно, стоит печать. Это очень важно. Есть еще одна штука. Поскольку карты печатаются на разных бумагах, это добавляет им уникальности. Мало того, каждая карта подписана не только подписью, но и датой. Это фиксирует тот день, когда она была куплена, что тоже очень важно. Кроме того, разнообразие так велико — у меня получается 70 вариантов карт.
.jpg)
Вадим: 70?
Юрий: Да. Если взять все форматы, бумаги и, собственно, карты, получается 70 видов.
Вадим: Пока не обнаружились коллекционеры, которые собрали все карты?
Юрий: Есть некоторые люди, причем, в удивительных местах. Например, женщина, которая живет в Тульской области и покупает почти все, что у меня выходит: карты, книги (я же книги тоже делаю). Есть люди, которые ценят подписи на картах. Я же делаю еще и подписи заодно. На всех картах тех людей, которые захотят, я пишу заклинание на счастье.
Вадим: На счастье? Не все знают Громову азбуку.
Юрий: Не все знают, да, но это делается. Это делается все время. А вот моя любимая история про то, как я написал 200 заклинаний от нечистой силы. Когда была сделана «Русская литературная карта», то последним моим движением было то, что я делал в векторном редакторе оригинал, и был блок текста, где описывалась вся свита Воланда. И вот я это сделал в третьем часу ночи и довольный думаю: «О, как хорошо сделал. И у меня все получилось. Оригинал. Отсылаю его в печать — и бес меня не попутал». Прихожу к Алексею Веселовскому в «24 ПРИНТ» за тиражом. Смотрю и вижу, что на приладке вот этот самый блок отскочил в сторону миллиметров на 7. Я понимаю, что у меня весь тираж испорчен. Он не просто отскочил, он наехал еще на фамилию Булгакова.
Вадим: У меня именно такая карта на стене висит, да.
Юрий: Да, да, да. И что делать? Вот, я вложил свои деньги. У меня их больше нет. Вот, передо мной лежит 170 этих карт — 100 маленьких, 70 больших. И они все испорчены. И я пишу в Facebook и в ЖЖ: «Ребята, у меня вот такой испорченный тираж. Вот смотрите — такая дырка. Каждому, кто купит эту карту, я вот в этом белом пространстве оставшемся напишу заклинание против нечистой силы». Я написал 170 этих заклинаний. Тираж разошелся полностью. Они разные были, для каждого человека своё.
Вадим: Все счастливо разрешилось. Кстати, такие произведения никто не заставляет делать. Заказчика нет и нет дедлайнов. Что заставляет сесть и сделать? В чем мотивация?
Юрий: С одной стороны лень, конечно же. Я человек ленивый и не люблю переделывать. И вот работаешь с ощущением «я не переделываю, а делаю в первый раз». Это важное ощущение, которое помогает сосредоточиться и надолго не тормозить в своей лени. С другой стороны, в какой-то момент я понял, что жизнь очень коротка, и что она скоро кончится. И это не печальное рассуждение, а, наоборот, очень весёлое. Мне 59. У меня есть сила в руках. У меня есть дофига в голове идей всяких. Так что же их не реализовывать? Я себе даю час передышки. Раз, следующая пошла. Здорово! Здорово! Голова никогда не простаивает.
Вадим: Очевидно, что с возрастом к времени начинаешь относиться иначе.
Юрий: конечно. Его начинаешь тратить веселее и ценить, разумеется. Его становится все меньше, но и всё беспечнее как-то. Вот это вот ощущение беспечности в отношении времени — оно пришло вместе с чувством (меня заклюют), собственно, мастерства. Ну, меня уже «клевали» за то, что я назвался «мастером», но это принципиально важная позиция.
Она очень отличается от позиции хорошего профессионала. Это не по уровню различия, а различие в подходе. Хороший профессионал делает наилучшие вещи, а мастер делает правильные вещи. Мастер делает те вещи, которые считает нужным. Мастер, безусловно, понимает, что на любую работу, за которую он взялся, у него хватит сил. Это не переоценка, а спокойное понимание.
Вадим: Человек вряд ли может назвать себя мастером, не имея опыта. Это же не просто подход к работе, алгоритм действий?
Юрий: Разумеется. Не помню, кто сказал: «Типографика — это эрудиция». Когда я начал этим заниматься, у меня не было вообще никакой эрудиции. Сейчас кое-какая есть, далеко не самая лучшая. В профессии есть люди, которые знают гораздо больше меня. Это, кстати, тоже именно ощущение себя жителем своей вселенной. Я не буду решать некоторые задачи, я не стану, скорее всего, делать сейчас шрифт с миллионом начертаний и со всеми возможностями вариативного OpenType, которое сейчас все делают. По многим причинам. Не потому что я не сумею это сделать, а потому что мне это не нужно. Пусть это будет более локальное. И пусть это будет вещь, сделанная не так замысловато, но в ней будет свой смысл, другой смысл. И, скорее всего, это будет смысл, который не приходит в голову тем коллегам, которые занимаются серийным производством, пусть даже очень высокого уровня. Я сейчас ухожу в сторону ручной работы и уникальных вещей.
Вадим: Кстати говоря, об уникальности. Вами сделано порядка 400 шрифтов или я ошибаюсь?
Юрий: Наверно, так. Я их никогда не считал.
Вадим: При этом вы себя не называете шрифтовым дизайнером?
Юрий: Нет.
Вадим: Специальные шрифты, часто заказывают? Например, для Rolling Stones или Esquire это же были переводы шрифтов под кириллицу?
Юрий: Не только. То, с чего начиналось, действительно были переводы. Я относился к этому именно как переводчик. Не технический специалист, а так, как работает переводчик с одного языка на другой. Когда мы начинали это делать, русский типографический язык был очень беден. У нас просто не было слов для того, чтобы адекватно перевести. Сейчас он стал гораздо богаче за счет того, что палитра расширяется, кириллических шрифтов становится больше. И просто мы сами, наша типографическая среда стала лучше понимать, что к чему. А потом, когда уже стало понятно, что мы можем делать любой шрифт, нам стали заказывать оригинальные шрифты.
Вадим: Сейчас все уже и переведено?
Юрий: Нет. Конечно же, нет. Шрифты латинские появляются тысячами, десятками тысяч. С этим далеко не все так просто. Скажем, многие западные бренды просто не понимают, что такое кириллица. У меня был показательный момент — это Гельветика в «Mac OS». Я посмотрел, какая Гельветика в «Mac OS» была еще в ранних версиях 10 системы и увидел, что она там чудовищна, очень плохо переведена, а полужирное начертание вообще не переведено, а просто наращиванием контура сделано из светлого. И я задался этой целью и публично перевел Гельветику — ту, которая была в «Mac OS». Взял ее и перевел на русский язык и в кириллицу и показал ее в ЖЖ у себя. Никаких последствий это не имело, но для меня это было очень важно. Во-первых, перевести Гельветику — это очень интересный эксперимент, потому что это смешной шрифт. Гельветика очень смешная, если вы пробовали ее посмотреть. Она далеко не так безупречна, как кажется. Она очень «вживую» сделана и понятными людьми. Ну, кроме того, это было некое сообщение в сторону «Apple»: «Ребята, давайте уважайте нас тоже!». Сейчас Сан-Франциско переведен очень не плохо.
Вадим: Фидбека не было никакого от Apple?
Юрий: Нет, вообще никакого. Эта вещь была для меня сама по себе, как акт важна.
Вадим: Сейчас ситуация со шрифтами у нас поправляется? Стали появляться хорошие кириллические шрифты?
Юрий: Да. Стало гораздо больше людей, которые это могут сделать. Кроме того, язык OpenType, который вошел уже в силу по всему миру заставляет и латинских шрифтовиков делать кириллические версии. Это греческий, иврит и так далее. Сейчас многие ведущие наши шрифтовые дизайнеры помогают своим коллегам, европейским и американским, сделать кириллицу хорошо. Уровень не только кириллической кириллицы, но и латинской кириллицы за счет присутствия наших специалистов стал существенно выше в среднем. Конечно, мы на порядок отстаем от латиницы по общему количеству шрифтов, но, я считаю, что сейчас появилась школа. И появилась кириллическая среда. Сейчас можно разными способами говорить на кириллице. И тебя поймут. Поймут, что это не ошибка и не странный выпендреж, а просто такая стилистика. Такой вариант этого графического языка. Мы стали лучше разбираться в том, какие формы для чего нужны, где, какие буквы правильно использовать, что лучше пойдет в интерфейс, а что пойдет в книгу.
После Советов осталась чудовищная история со шрифтом у нас. Российская шрифтовая школа умирала при советском строе по многим причинам. Из-за отсутствия, разумеется, частного книгопечатания и периодики частной.
Вадим: Нет конкуренции — нет движения.
Юрий: Да. И прямой запрет на все. Если в 1913 году Россия была на уровне Европы в отношении типографики, то в 1991 году она была просто в глухом-глухом подвале, а сейчас она довольно быстро догоняет. Это очень интересное явление. Украина — там тоже все очень здорово с этим делом. Белоруссия также. В той части Союза, где кириллица существовала, она довольно бурно развивается.
Вадим: Все знают, что, если у дизайнера есть выбор, то он будет работать с латиницей. Опять же, сейчас тренд пошёл: многие страны, которые сейчас используют кириллицу, хотят от нее отказываться. Украина, например, вполне может отказаться, Казахстан. С чем это связано? Не перейдем ли и мы когда-нибудь на латиницу?
Юрий: Про Украину я ничего не слышал. Наоборот, знаю, что они не любят «гражданку», как они ее называют — петровскую реформу кириллицы. Но своя школа у них есть. И она кириллическая. Дизайнеров там полно и каллиграфы есть чудесные. Олексий Чекаль хороший, тот же Андрий Шевченко, Кирилл Ткачев, Виктор Харик…
Вадим: Сестры Лопухины.
Юрий: Да, да, да. Это все прекрасно. Они прямо замечательные ребята, и им совершенно необязательно ни от чего отказываться. Они аккуратно интегрируются, как некая южно-славянская кириллица. Она отличается от московской, более такая цветистая. Это здорово, это красиво. Нравится так же, как итальянцы отличаются от немцев в своих шрифтовых делах или от швейцарцев. Это же разные вещи. Или французы, предположим, совсем другие.
А то, что происходит в Азии? Вот Казахстан, отказ от кириллицы — естественное движение. Я не вижу ничего страшного в перемене, ничего сакрального в письменности, и ничего страшного в том, что она может меняться. Такое происходило много раз в разных местах.
Вадим: А что же касается напрямую России?
Юрий: Сейчас для России, которая ищет идентичность (она где ее только не ищет) это становится несколько болезненной темой. Мне кажется, что русским людям ничего не угрожает, кроме развития. Пока государство до нее (кириллицы) не долезло, все будет замечательно.
По поводу отсутствия государства в этом деле могу рассказать историю, которую я очень люблю. Знак рубля — я имею прямое отношение к нему. Центробанк решил, не позвав ни одного дизайнера из тех, кто пользуется хоть каким-то уважением, ввести «Знак рубля» и объединить всё это в конкурс. Посмотрев «конкурсные» варианты и ужаснувшись, Эркен Кагаров созвал тех, кто понимает в шрифте и дизайне: Студию Лебедева, «ПараТайп», Letterhead, еще несколько дизайн-бюро, которые пользуются уважением и сказал: «Давайте мы предложим свой знак рубля».
Мы взяли за основу знаки, которые были, как раз на конкурсе 1999 года —12 победителей. С Владимиром Ефимовым, арт-директором «ПараТайпа», написали аналитическую записку с тем, как их надо выбирать. У нас было 10 таких пунктов. Это не было абстрактное рассуждение о красоте и пользе. Мы решили, что знак должен легко писаться рукой, легко читаться, должен быть оригинальным, не повторять ни знаки валют, ни другие знаки письма. Он также должен быть одной ширины с цифрами для работы с таблицами, не быть шрифтозависимым, похожим на какой-то один шрифт — его можно включать в любой шрифт, подгоняя форму по месту, наконец, он должен, (мы долго спорили об этом), быть кириллическим.
У нас было два мнения. Тагир Сафаев говорил, что надо делать латинскую букву, а мы считали, что кириллический лучше. И главным нашим аргументом было то, что мы делаем знак, прежде всего, для внутреннего рынка. Это не помпезная штуковина, чтобы всему миру из-за бугра показать. Это мы делаем для ценников во всех наших магазинах, палатках, лавках и т.д. Для всех наших банков и прочее, и прочее.
Договорившись таким образом, мы, не имеющие никакого отношения к государству, решили, что этот «Знак рубля» включим сразу же во все наши шрифты и бесплатно его раздадим всем желающим. Тут же Лебедев вывесил у себя призыв: «Поддержим этот знак». В первый же день пришло 300 организаций, через неделю их было уже 3000. И вот мы сделали и начали выкладывать шрифты со знаком рубля. Когда в 2014 году Центробанк опомнился и решил проводить еще один конкурс, было уже поздно. Во-первых, на этот конкурс попали 3 знака, которые были у нас в 2007 году в шорт-листе. Во-вторых, когда они объявили народное голосование, то 61% тут же пришел за знаком, который уже использовался. А что делать? Его использовали «Альфа-Банк», «Сбербанк», уже структуры «Центробанка» начали использовать. Государство получило «Знак рубля», не затратив при этом ни копейки. Это было сделано абсолютно бесплатно. Это было сделано очень профессионально. Эта вот история про то, что частное оказалось лучше государственного. И до сих пор так. Почему хорошо развивается шрифтовой дизайн, иcкусство шрифта? Потому что государство к этому не имеет никакого отношения.
Вадим: Какие тенденции или даже перевороты в мире шрифта можно наблюдать сейчас?
Юрий: Как раз сейчас мы находимся на этапе совершеннейшей революции в книгочтении, в понимании того, что такое книга. Ее пока люди не осознали, но осознают совсем скоро. Я постараюсь как следует приложить к этому свою руку. Вот есть читалки разные. Мы их просто привычно читаем и читаем, но они дают возможность настройки. Я пишу пост про то, как я одну книжку читал тремя разными шрифтами. Я их менял по ходу дела, менял настройки и смотрел, что будет с моими глазами. Это я уже не первый раз делаю. Растёт история про вкус чтения, про персональную книгу. Если раньше писатель писал текст, он не писал книгу, он писал текст. Читатель читал книгу. И мы все же знаем, что прочитали, например, Майн Рида из этой книжки, а «Красную шапочку» вот из этой книжки, и помним, какие они были. Я вот свои все самые любимые помню, какой у меня был Пушкин, вот такой вот маленький, беленький томик, 1960-ого какого-то года издания, с рисунками Пушкина внутри. Сумасшедшее просто издание.
А сейчас это всё дальше уходит на сторону читателя. С другой стороны, это же становится доступным автору. Он сам может формировать книгу. Вот я такой автор, который издает книжки с собственными шрифтами. Но не обязательно самому шрифт делать: можно просто настроить свою книжку на свой шрифт, чтобы она передавала что-то через него, через верстку. Тогда читатель будет получать больше, потому что он поймет что-то буквально «между букв». А если книга электронная, то тут еще дальше мы откатываемся в сторону читателя, он начинает формировать книжку не только без печатника, но даже без верстальщика. Тогда получается: а не читаю ли я все время одну и ту же книжку, потому что мне удобно читать одним и тем же шрифтом? Я точно знаю, что, если мы читаем книжки разными шрифтами, то мы читаем разные книжки. Это изменение отношений пишущего, издающего и читающего важно понять и почувствовать. Что будет с этим, я не знаю, но чувствую, что это приближается к нам. Приближается изменение отношения к чтению. Оно становится более вариативным, более интерактивным, более насыщенным смыслом.
Вадим: Но для того, чтобы автор смог передать эти ощущения, он должен в этом разбираться.
Юрий: Конечно, он должен это сначала понять. Я спросил поэтов: «Как вы относитесь к шрифту? Как вы относитесь к визуальной форме стихотворения?». Выяснилось, оказывается, что поэты теперь и не пишут — они набирают. Они перестали писать руками. Из десятка поэтов, которые приняли участие в опросе, только один пишет руками. Остальные набирают, и они видят свои стихи сразу набранными. Поэты больше, чем прозаики, работают с формой. Для поэта важна визуальная форма стиха. Он работает с маленькими кусочками, которые имеют некую форму. Может быть, со стихов это и начнется? Посмотрим. Я буду все время об этом говорить: «Ребята! Думайте, думайте о том, какими буквами вы отдаете себя читателю». Александр Гаврилов, например, написал: «Ну, я считаю, что текст должен быть нейтральным». В ответ я тут же показал, как по-разному выглядит текст, набранный «нейтральными» «Гельветикой», «Казимиром», «Ариалом»… Не бывает вообще нейтрального текста. Это нам кажется, что он нейтрален.
Вадим: Что же касается визуальной среды: вы ходите по Москве, часто видите вывески, написанные вашими шрифтами?
Юрий: Ну, кое-какие мы просто сделали сами: «Грабли», «Связной». Что у нас там еще было? Магазин «Москва», конечно же! Логотип придумал Юрий Шаповалов. Придумал, но не смог собрать до конца. Он пришел ко мне, потому что шесть разных букв никак не собирались в целое. Я собрал.
Вадим: «Альфа-Банк» тоже?
Юрий: «Альфа-Банку» мы логотип не делали, мы доделали шрифт. Шрифтов для банков мы сделали видимо-невидимо. «Росбанку», например.
По поводу вывесок свою любимую тему обязательно «загоню», потому что считаю, что она важная, и ее надо везде повторять. Наши государственные организации склонны писать свои вывески по центру и заглавными буквами. Так вот, что такое набор из одних заглавных букв? Это крик! В данном случае крик сверху вниз. Заглавные буквы с выключкой по центру на вывеске госучреждения — это окрик: «Смирно!». А, например, когда пишут лозунги (их тоже ведь заглавными буквами пишут) — это крик снизу вверх: «Услышьте меня там! Эй, вы, там наверху! Эй, начальник, ты слышишь?».
Я считаю, что демократия в России наступит в тот момент, когда первое министерство наберет свою табличку с выключкой влево строчными буквами. Сейчас политика начинает соединяться с рекламой, а рекламисты давно поняли, что заглавные и строчные буквы — это разное обращение. Обращение из одних заглавных — это обращение криком. Обращение из заглавных и строчных — это обращение спокойное, уважительное. Рекламисты это очень, очень хорошо понимают, а вот люди из власти нет. Вот демократия в России наступит тогда, когда «заглавные со строчными» будут. Если мы доживем до этого, то я буду счастлив.
Сейчас вот опять-таки, спасибо Артемию Лебедеву за визуальный «Код Москвы», который жестоко проводится, но имеет смысл, потому что это действительно заставляет становиться лучше бизнес-сектор. Это следствие общего улучшения визуального вкуса. Мы становимся визуальнее, никуда тут не деться. Мы были слепыми в 1991 году, сейчас уже немножечко прозреваем.
Вадим: Есть ещё такая тенденция — сейчас темп жизни увеличивается, и люди начинают больше ценить не декоративное, а удобное. Скажем так, переходят на уровень функционала. Сайты, например: был раньше «зашкал» креатива, иногда даже непонятно было, как войти на этот сайт, все было мудрено и «художественно», а сейчас простота.
Юрий: Поменялась среда, поэтому и логотипы стали проще. Давление информации стало большое, а чуткость человека, находящегося постоянно в информационной среде, выросла. Разработчиками постоянно снижается нагрузка на визуальную составляющую для того, чтобы компенсировать утомление от избыточной информации. Среда чистится, упрощается, уплощается. Я бы не назвал это движением от плохого к хорошему. Это движение от большего количества объяснений - к меньшему. Я бы сказал, что эстетика здесь на службе у практики.
Вадим: Меняется шкала ценностей у потребителя?
Юрий: Да, конечно. Действия пользователя становятся более разнообразными, при этом внешне простыми, но более сложным по взаимодействию со средой. Как жесты в гаджетах. Дизайн продвигается от поверхности внутрь. Его становится не меньше, на самом деле, а больше. Просто дизайном становится то, что раньше дизайном не являлось — взаимодействия с интерфейсом, динамические штуки в операционных системах. Если раньше это была область программирования, то теперь это область дизайна.
Вадим: То есть дизайн приобретает свое первоначальное смысловое значение — проектирование? Долгое время была именно украшательская история?
Юрий: Когда-то и рыцарь с перьями на шлеме — это тоже был дизайн? Вот человек такой достойный, и все его боятся, а у него ещё и самый страшный дракон на щите. Это же тоже логотип? Сейчас дизайн иначе соотносится с функционалом: необязательно рисовать дракона, можно обойтись косым крестиком со значением Delete. Кроме того, сама визуальная составляющая оформления пространств, даже виртуальных, содержит в себе дизайнерскую часть — не просто украсить, не просто разместить, а сделать функциональным.
Беседовал Вадим Буньков, организатор фестиваля нового дизайна «Среда» festivalsreda.ru
Фото: Влада Ружицкая.